Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

В справке комиссии Политбюро 1988 года говорилось: «Лично Хрущевым были санкционированы репрессии в отношении нескольких сот человек… Летом 1938 года с санкции Хрущева была арестована большая группа руководящих работников партийных, советских, хозяйственных органов и в их числе заместители председателя Совнаркома УССР, наркомы, заместители наркомов, секретари областных комитетов партии. Все они были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения».

Американский историк Уильям Таубмэн констатирует, что вскоре после приезда Хрущева в Киев были арестованы все члены Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК Компартии Украины. Все украинское правительство было смещено, все партийные руководители областей и их заместители были отправлены в отставку, сняты все руководители военных округов РККА. Из 86 членов ЦК, избранных в июне 1938 года, только трое уцелело через год.

Главным помощником Хрущева в осуществлении репрессий стал новый нарком внутренних дел УССР Успенский. П. Судоплатов подчеркивал, что Хрущев «взял с собой на Украину» Успенского «в качестве главы НКВД. В Москве он возглавлял управление НКВД по городу и области и работал непосредственно под началом Хрущева… Успенский несет ответственность за массовые пытки и репрессии, а что касается Хрущева, то он был одним из немногих членов Политбюро, кто лично участвовал вместе с Успенским в допросах арестованных».

Успенского наставлял и Ежов. Вскоре после назначения Успенского в Киев туда прибыл Ежов, который дал ему санкцию на арест 36 тысяч человек с указанием решить их судьбу во внесудебном порядке — постановлением тройки, в которую помимо Успенского и прокурора Украины входил Н. С. Хрущев.

В 1938 году, то есть в первый год пребывания Хрущева на первом посту на Украине, в республике по политическим мотивам было арестовано 106 119 человек. Всего с 1938 по 1940 год там было арестовано 165 565 человек. Однако далеко не все аресты, которые требовал Хрущев, были санкционированы в Москве. В 1938 году Хрущев послал жалобу Сталину: «Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу принять срочные меры».

То, что происходило на Украине, не ограничивалось этой республикой. И это означало, что массовые репрессии, начатые во второй половине 1937 года, продолжились и в следующем, 1938 году, хотя и в несколько меньшем масштабе. Руководство НКВД было уверено в прочности своего положения.

О том, что после январского пленума НКВД лишь несколько изменил направление репрессий, свидетельствовало выступление Ежова в феврале 1938 года в Киеве. Он говорил: «У вас взяты на учет исключенные из партии. Признак — исключение из партии — еще не говорит о необходимости чекистского репрессирования. Это не является признаком необходимости репрессировать. У нас в законе такого нет».

Хотя январский пленум ЦК выразил доверие НКВД, его решения, по словам Наумова, «могли заставить» чекистов «усомниться в том, что курс на продолжение репрессий продолжится». Однако Ежов дал понять, что к НКВД решения пленума не относятся. Он предложил самим руководителям региональных управлений высказаться, «надо ли операцию продолжать, потому что тройки пока что существуют и люди постреливают на местах».

Хотя НКВД стало проявлять некоторую сдержанность в арестах исключенных из партии, «подозрительные» беспартийные по-прежнему были объектами их охоты. Как и прежде, для руководства НКВД вина служителей религиозного культа, а также церковных активистов различных конфессий была самоочевидна. Так, в своем выступлении в Киеве в феврале 1938 года Ежов говорил: «Кто-то из товарищей мне докладывал, когда они начали новый учет проводить, то оказалось, что у него живыми еще ходят 7 или 8 архимандритов, работают на работе 20 или 25 архимандритов, потом всяких монахов до чертиков. Все это что показывает? Почему этих людей не перестреляли давно? Это же все-таки не что-нибудь такое, как говорится, а архимандрит все-таки. ( Смех.) Это же организаторы, завтра они начнут что-то затевать». Слова наркома воспринимались как руководство к действию.

Очередным свидетельством огромной роли НКВД стал очередной процесс, открывшийся 2 марта 1938 года в Москве по делу так называемого «антисоветского правотроцкистского блока». На скамье подсудимых находились бывшие члены Политбюро Н. И. Бухарин и А. И. Рыков. С ними рядом находился Г. Г. Ягода, который был наркомом внутренних дел в августе 1936 года, когда было впервые объявлено о наличии связей у Зиновьева и Каменева с Бухариным и Рыковым. Правда, расследование по делу «правых» началось уже при Ежове, который на декабрьском пленуме 1936 года приводил доказательства виновности Бухарина и Рыкова, но Сталин тогда признал их недостаточными. Позже Сталин сам присутствовал на очных ставках бывших «правых» с Бухариным, словно проверяя достоверность доказательств Ежова. Теперь, после следствия, длившегося более года, вина Бухарина и Рыкова считалась доказанной.

Рядом с ними сидели бывшие наркомы М. А. Чернов, А. П. Розенгольц, Г. Ф. Гринько, бывший полпред в Германии Н. Н. Крестинский, бывший руководитель Украины Х. Г. Раковский, бывший секретарь МГК И. А. Зеленский. Тут же оказались и те, кто в июле 1937 года требовал арестов и высылок тысяч людей: В. Ф. Шарангович и А. Икрамов. Вместе с ними на скамье подсудимых сидел и жертва обвинения Икрамова — Ф. Ходжаев.

На скамье находились врачи и другие лица, обвиненные в убийстве Максима Горького, В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева: Л. Г. Левин, Д. Д. Плетнев, П. П. Буланов, П. П. Крючков, В. А. Максимов-Диковский.

Среди подсудимых были и малозначительные фигуры (В. И. Иванов, С. А. Бессонов, П. Т. Зубарев, И. Н. Казаков). Защищали подсудимых опять И. Д. Брауде и Н. В. Коммодов. Государственным обвинителем опять был прокурор СССР А. Я. Вышинский.

На первом заседании суда Н. Н. Крестинский категорически отказался признать себя виновным. Однако на следующий день он отказался от своих слов. В остальном же процесс шел по заведенному порядку. Присутствовавший на процессе посол США Дэвис решительно отвергал версию об инсценированности процесса. Он сказал, что для постановки такого процесса потребовался бы талант Шекспира.

Как и в ходе предшествующих процессов, дело «антисоветского правотроцкистского блока» разбиралось в Октябрьском зале Дома союзов. Изображенные на стенах этого помещения процессии радостного древнегреческого праздника выглядели резким контрастом с содержанием выступлений обвинителя, свидетелей и подсудимых об убийствах, терактах и других преступлениях. Праздник жизни проходил мимо обреченных на казнь подсудимых. За стенами же Дома союзов, как и во время других подобных процессов, проходили массовые митинги и собрания, участники которых требовали смертной казни для всех участников процесса.