Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

Вскоре после завершения Гражданской войны усилиями советской пропаганды несомненные достоинства коммунистов, сумевших организовать защиту завоеваний Октябрьской революции, стали преувеличиваться, а недостатки правящего слоя России старались затушевывать. В своей статье «Железная когорта революции», опубликованной в 1922 году, Н. И. Бухарин объяснял победу большевиков наличием «беззаветно героической железной когорты революции — нашей партии, какой еще не было в истории великих классовых битв. Партии, которая прошла через суровую школу подпольной работы, в пороховом дыму закалила свою классовую волю, в муках, лишениях и страданиях вскормила своих сынов, воспитала и поставила на ноги первоклассных рабочих — крепышей, которым суждено переделать и завоевать весь мир». Описывая картину грядущей мировой революции, Бухарин писал: «Пережив ужасную гражданскую войну, голод и мор, становится на ноги великая Красная страна, и труба победы зовет призывным зовом рабочий класс всего мира, колониальных рабов и кули на смертный бой с капиталом. Впереди несметной армии идет мужественная фаланга бойцов, в рубцах и шрамах, под славными знаменами, пробитыми пулями и разодранными штыками. Она идет впереди всех, она всех зовет, она всеми руководит. Ибо это — железная когорта пролетарской революции — РКП».

Бухарин утверждал, что «партийный „патриотизм“, исключительная страстность в проведении партийных директив, бешеная борьба с враждебными группировками всюду… делали из нашей партии какой-то своеобразный революционный орден». Создавалось впечатление, что те, кто вступил в ряды партии до революции или в годы Гражданской войны, обрели уникальные моральные качества, дающие им право на элитарное положение в обществе.

Эти представления о «железной гвардии» постоянно внедрялись в общественное сознание пропагандой и массовой культурой. Высмеивая эти шаблонные стереотипы, советский писатель Аркадий Гайдар, который сам был активным участником революционных событий и Гражданской войны, в своей повести «Судьба барабанщика» создал образ бандита (старик Яков), который выдавал себя за бойца «железной когорты». В соответствии с расхожими представлениями старик Яков носил «зеленую диагоналевую гимнастерку, на которой поблескивал орден Трудового Красного Знамени». Так выглядели ветераны партии и видные партийные деятели тех лет. Знакомя с ним Сергея Щербачева, сообщник Якова говорил: «Ученый. Старый партизан-чапаевец. Политкаторжанин. Много в жизни пострадал». Затем, стыдя Сергея, он произносил: «За это ли (не говорю о себе, а спрашиваю тебя, старик Яков!) боролся ты и страдал? Звенел кандалами и взвивал чапаевскую саблю! А когда было нужно, то шел, не содрогаясь, на эшафот».

Однако миф был живуч и даже грубая подделка под стереотипные представления о бойце «железной когорты» служила надежнейшим пропуском, снимавшим всякое подозрение с предъявителя фальшивых свидетельств о пребывании на царской каторге, в рядах Красной Армии во время Гражданской войны и участника восстановления разоренного народного хозяйства. Миф пережил и насмешки Гайдара и сохранился в неприкосновенности до XX съезда партии.

Эти мифологизированные представления эксплуатировал Н. С. Хрущев в своем докладе на XX съезде КПСС. Сообщая о репрессиях, которым подверглись делегаты XVII съезда партии, Н. С. Хрущев говорил: «Из 139 членов и кандидатов ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70 %, были арестованы и расстреляны (большинство в 1937–1938 гг.)». Хрущев подчеркивал, что «делегатами съезда были активные участники строительства нашего государства; многие из них страдали и сражались за интересы партии в дореволюционные годы в подполье и на фронтах Гражданской войны; они храбро сражались против врагов и часто бесстрашно смотрели в глаза смерти. Как можем мы поверить, что такие люди в эпоху политической ликвидации зиновьевцев, троцкистов и правых уклонистов, а также после великих завершений социалистических строек смогли оказаться „двуличными“ и примкнувшими к лагерю врагов социализма?»

Поддержка, которую получали слова Хрущева в зале заседаний XX съезда, свидетельствовали о том, что иных доказательств невиновности этих людей не требовалось для многих делегатов высшего партийного форума. Представление о ветеранах правящей партии как о большевистской гвардии, состоящей из кристально чистых и безупречно честных людях, разделяло подавляющее большинство советских людей. В стране сложилось прочное убеждение в том, что «гвардейцы» идеально соответствовали для своей руководящей деятельности.

При этом забывали, что подавляющая часть «ветеранов партии», то есть тех, кто был в ее рядах до конца Гражданской войны, не состояли в ней до февраля 1917 года и вступили в правящую партию, не имевшую никаких политических конкурентов. Неудивительно, что наряду с теми, кто был готов к самоотверженной борьбе за высокие идеалы социального освобождения человечества, среди новых членов было немало тех, кто прежде всего думал о возможностях улучшения своего положения благодаря вступлению в ряды правящей партии. Отмечая это обстоятельство, члены партии с «подпольным стажем» настороженно говорили о «коммунистах 1919 года разлива».

К тому же уровень образованности членов партии, который и так не был высок, снизился. Анкетирование 30 тысяч членов партии в 1920 году показало, что лишь 5 % большевиков имело высшее образование и лишь 8 % — среднее. 3 % анкетированных были неграмотны, остальные (84 %) имели «низшее», «домашнее», «тюремное» и прочие виды внешкольного образования. Если принять эти данные анкетирования как типичные для всей 700-тысячной партии, то можно предположить, что ко времени завершения Гражданской войны правящая партия располагала примерно 36,6 тысячи коммунистов с высшим образованием и 58,6 тысячи — со средним образованием.

Даже среди тех, кто составлял высший слой партии, лиц с достаточным образованием для управления Россией было мало. Среди делегатов VIII съезда РКП(б) (1919) людей с высшим образованием было 24 %, со средним — 25 %. Остальные делегаты имели «низшее», «домашнее» или «тюремное».

Между тем не только руководство всей страной, но и отдельными отраслями производства, губерниями и городами требовало гораздо более высокого уровня образованности, чем тот, который был характерен для делегатов партийного съезда. Поэтому новые власти старались привлекать для административной деятельности «буржуазных специалистов». Их было немало в армии и в гражданской сфере. Их уровень образованности был гораздо выше, чем уровень «красных командиров» или «красных директоров». Там, где директорами фабрик и заводов были беспартийные, уровень среднего и высшего образования составлял 82,3 %. Там же, где директорами были члены партии, 82,7 % из них имели лишь «начальное образование, полученное в домашних условиях» (что примерно соответствовало среднему уровню образованности членов партии).