Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

Репрессии и партийная чистка сопровождались нагнетанием страхов перед тайным врагом и сведением личных счетов. 30 декабря 1935 года Н. С. Хрущев в своем выступлении на пленуме Московской партийной организации сообщал о разоблачении 10 тысяч троцкистов в Московской партийной организации. По данным американского историка Таубмэна, в ходе чистки в Московской парторганизации было исключено 7,5 % членов партии.

Тем временем Ягода стремился доказать свое рвение в разоблачении врагов советского строя и одновременно свою активность в борьбе с уголовными преступлениями. Поэтому число заключенных в стране стало быстро расти. По сведениям, приводимым исследователем деятельности ВЧК-ОГПУ-НКВД В. Некрасова, «в 1933 году в местах лишения свободы их было 334 тыс., в 1934 году — 510 тыс., в 1935 году — 991 тыс.». Таким образом, число заключенных в стране за два года утроилось. Руководимый Ягодой наркомат казался надежным защитником страны от антиобщественных элементов и контрреволюционеров. Несмотря на падение Енукидзе и срыв первоначального плана заговора, положение Ягоды казалось прочным.

Критические замечания в связи с убийством Кирова и делом Енукидзе, высказанные Ежовым, а также вынужденные признания Ягодой недостатков в работе НКВД на июньском пленуме ЦК свидетельствовали о неблагополучии в деятельности этой влиятельной организации. С начала 1935 года Сталин, не отстраняя Ягоду от руководства НКВД, принимал меры для того, чтобы поставить этот наркомат под строгий контроль ЦК. Н. И. Ежов, который с 1 февраля 1935 года стал секретарем ЦК, а затем и председателем Комиссии партийного контроля вместо Л. М. Кагановича, стал курировать НКВД, а затем все активнее вмешиваться в его деятельность.

Многочисленные воспоминания о Ежове, которые приводит Р. Медведев в своей книге, не вписываются в образ «демонического карлика», обладавшего «патологическим садизмом», который сложился ныне в массовом сознании. До того, как он стал всесильным наркомом внутренних дел, Ежов, по словам А. Саца, на которого ссылается Р. Медведев, производил на окружающих «впечатление человека нервного, но доброжелательного, внимательного, лишенного чванства и бюрократизма». Заведующий Орграспредотделом ЦК ВКП(б) И. М. Москвин, под началом которого Ежов работал с февраля 1927 года, отмечал лишь его исключительное трудолюбие и тщательность в исполнении любых заданий как главные черты его характера. Москвин говорил: «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов… Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным — он все сделает». Эти качества Ежова, бросавшиеся всем в глаза, его активная борьба против всяческих оппозиций убеждали Сталина в безупречной честности нового выдвиженца.

Возможно, Сталин не знал о другом высказывании Москвина: «У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться… Иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить». В то время мало кто догадывался о том, насколько опасным мог оказаться этот недостаток Ежова, отмеченный И. М. Москвиным.

Кроме того, став в начале своей партийной карьеры жертвой интриг в Марийской АССР и чуть не оказавшись исключенным из партии по обвинению в великорусском шовинизме, Ежов стал предельно осторожен в выборе знакомств. Более того, после этого драматичного события в своей жизни он стал культивировать привычку распознавать наличие связей между сторонниками той или иной группировки, каких было немало среди партийных руководителей тех лет. Порой этот поиск, сопровождавшийся копанием в анкетах и автобиографиях, приводил Ежова к преувеличению значимости случайных знакомств для выявления состава мнимых заговорщических центров. Неумение же Ежова остановиться в своем поиске и неспособность выяснить глубоко причины тех или иных связей зачастую приводили его к заведомо абсурдным выводам. По этой же причине он был готов принимать фальшивые версии относительно заговоров, которые создавались в недрах НКВД, за подлинные.

Вероятно, не догадывался Сталин и о том, насколько быстро Ежов утратит ряд своих положительных качеств, заняв высокое положение. Будучи единственным оратором на XVII съезде партии, который в своем докладе мандатной комиссии ни разу не упомянул имя Сталина (для сравнения: во время своего доклада от мандатной комиссии на XVIII съезде Г. М. Маленков назвал имя Сталина 7 раз, дважды употребил слово «сталинский» и трижды провозгласил здравицы в честь Сталина), он вскоре намного превзошел других в подхалимстве перед Сталиным: в 1937 году он выступил с предложением переименовать Москву в Сталиндар. По мере же усиления пьянства, Ежов, отличавшийся первоначально скромностью, стал проявлять развязность, злобную агрессивность и другие отталкивающие качества, характерные для алкоголика.

Однако в начале 1935 года эти черты деградации Ежова еще не проявились. Ежов и его помощники из Комиссии партийного контроля не только изучали общие вопросы деятельности НКВД, но даже участвовали в следствиях, проводимых в этом учреждении. Упомянутый выше ответственный работник НКВД, а затем перебежчик А. Орлов писал, что Ежов проявлял «необычный интерес… к методам оперативной работы НКВД и к чисто технической стороне обработки заключенных. Он любил появляться ночью… в следственных кабинетах и наблюдать, как следователи вынуждают арестованных давать показания. Когда его информировали, что такой-то и такой-то, до сих пор казавшийся несгибаемым, поддался, Ежов всегда хотел знать подробности и жадно выспрашивал, что именно, по мнению следователя, сломило сопротивление обвиняемого». Возможно, что уже тогда Ежов был готов смотреть сквозь пальцы на методы, к которым прибегали следователи, чтобы выбить «нужные показания» из подследственных, так как считал это необходимым «для пользы дела».

В то же время, по словам А. Орлова, «Ягода болезненно воспринимал вмешательство Ежова в дела НКВД и следил за каждым его шагом, надеясь его на чем-либо подловить и, дискредитировав в глазах Сталина, избавиться от его опеки… По существу, на карту была поставлена карьера Ягоды. Он знал, что члены Политбюро ненавидят и боятся его». Однако нет никаких свидетельств того, что Ежов и его коллеги по КПК выражали открыто недоверие к НКВД и его руководству. Казалось, положение Ягоды еще более упрочилось после того, как в ноябре 1935 года ему было присвоено звание Генерального комиссара государственной безопасности, что ставило его в один ряд с пятью новыми маршалами Советского Союза — К. Е. Ворошиловым, С. М. Буденным, М. Н. Тухачевским, А. И. Егоровым, В. К. Блюхером. И все же Ягода, видимо, имел основания сомневаться в прочности своего положения, что еще более подталкивало к конфронтации со Сталиным.