Вивиан Грин - Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Но уже в детстве обнаружились и врождённые, до поры дремлющие черты жестокости его характера, от которых он так и не избавился и которые с течением времени обострились. Ему явно доставляло удовольствие причинять боль, он бросал кошек и собак с крыши дворца и вырывал перья у птиц, выкалывал им глаза и разрывал туловище. Как и другие беззаботные малолетние князья, он буйно носился по улицам в компании молодых бояр.

Но в то же время Иван был умён, он много читал, его увлекали древнерусские летописи. 16 января 1547 года его короновали как царя с торжественной церемонией в пышно украшенном, с луковичными куполами, Успенском соборе в Москве. Сам титул царя лишь недавно был принят великим князем как выражение уверенности, что Москва является исторической преемницей Римской и Византийской империй.

К Ивану пришла глубокая уверенность в своей полубожественной судьбе, чему способствовало церковное учение. При попустительстве, а может быть и по наущению, митрополита Макария, он избавился от бояр, которые властвовали над ним в малолетстве. Князь Андрей Шуйский был казнён. Но молодой человек проявил стремление не только унизить бояр, а и завоевать расположение своих подданных. Он провёл очень нужные реформы, наладил связи с западом, поощрял контакты с Англией, где в 1555 г. была учреждена Русская торговая компания, и, завоевав новые территории, в частности, присоединив Казань и Астрахань, раздвинул границы великого княжества на юг и на восток, к Каспийскому морю и Уральским горам.

По натуре сексуально невоздержанный — а Иван Тимофеев утверждает, что у него была гомосексуальная связь с Богданом Бельским — Иван, похоже, тем не менее, очень любил свою первую жену Анастасию Романовну Захарьеву, принадлежавшую к старинному боярскому роду. «Этот правитель, — комментирует гость из Англии, —

далеко превосходит своих (предшественников) в стойкости, храбрости и отваге, и во многом другом… (Он) очень прост в обращении и со своими приближёнными, и с подданными, а также и с иностранцами… И поэтому его не только любят и люди благородного звания и простого, но его также очень боятся и почитают во всех его владениях. Он не увлекается ни соколиной охотой, ни обычной, ни какими-нибудь другими развлечениями и не очень любит слушать инструменты или музыку, но с великим восторгом предаётся только двум занятиям: во-первых, служению Богу, ибо он без сомнения очень благочестив в своей религии, и, во-вторых, подавлению и подчинению своих врагов».

Следовательно, Иван проявлял все задатки к тому, чтобы стать не просто компетентным, но хорошим правителем, заботящемся об интересах своего народа.

Затем, в 1553 г., он очень сильно заболел, так что одно время опасались за его жизнь. Точная природа его болезни нам не известна, возможно, это был приступ энцефалита или что-то сифилитического происхождения. Что бы это ни было, болезнь, очевидно, определила всё его будущее. Во время болезни он был очень озабочен тем, чтобы, если он умрёт, ему наследовал его младенец-сын, но этим планам противился его двоюродный брат, князь Владимир Старицкий, которому удалось привлечь на свою сторону, пусть временно, казначея Алексея Адашева и придворного священника Сильвестра. Этот эпизод укрепил решимость царя крушить любое противодействие своей воле и возбудил в нём подозрения даже к тем, кому он раньше доверял. Выздоровев, Иван решил не только устранить своих критиков, но и навсегда сломить власть бояр, которых он считал и врагами царя, и врагами русского народа. Сильвестр и Адашев попали в опалу. Политика, которую он впоследствии проводил, может показаться разумной и дальновидной, да так она и истолковывалась: создание сильного централизованного государства и подавление и уничтожение врагов внутри него.

Однако после болезни 1553 г., похоже, в характере царя начали происходить постепенные изменения к худшему, которые временами подводили его к безумию, особенно после смерти первой жены в 1560 г. Князь Семён Шаховской хвалит первый период его царствования, но во втором периоде царь пошёл по гибельному пути: «Так за грехи он показал свою полную противоположность (хорошему правителю, каким он был); он преисполнился гнева и ярости и начал зло и безжалостно преследовать своих слуг». «Хронограф» особо связывает изменения в характере Ивана со смертью его первой жены Анастасии. Он становился всё более одержимым сознанием полубожественного характера своей власти. «Монарх, — как он напоминал своему врагу, князю Курбскому, — может поступать по своей воле с рабами, которых Господь ему даровал… Если ты не подчиняешься господину, когда он совершает несправедливость, ты не только становишься виноватым в преступлении, но ты губишь свою душу, ибо сам Господь повелевает тебе слепо повиноваться своему повелителю». Многие правители того времени придерживались таких же взглядов, и это само по себе не является показателем психического расстройства.

Одновременно Ивана, по-видимому, охватило чувство глубокой неуверенности, которое, возможно, коренилось в его детских переживаниях и было усилено попытками противостоять его воле, когда он болел в 1553 г. Некоторые грани его личности, в особенности жилка садистской жестокости, стали более явными, находя выражение в припадках безудержного гнева. «И затем накатился на царя, — описывает один из современников такой приступ, — как будто ужасная буря, которая вывела его из себя и нарушила мир в его благочестивой душе. Как-то, я не знаю как, его разум перевернулся от всей своей глубокой мудрости в естество дикого зверя». Даниель Принц фон Брухау рассказывал, что в таких припадках у Ивана «на губах выступала пена, как у лошади», хотя, когда он успокаивался, он испытывал чувство вины за то, что сделал. Иван Тимофеев утверждает, что Иван «поддавался злу столько же по натуре, сколько от ярости».

Дальнейший скачок по дороге вниз к видимому психическому расстройству произошёл в 1564–1565 гг., когда, из-за растущего недоверия к своим собственным придворным, царь оставил Москву и удалился в монастырь в Александровскую слободу, в середине дремучего леса, в 70 милях к северо-востоку. Отсюда он написал в столицу, обличая господствующие классы, и светские, и духовные, и обращаясь за поддержкой к простому народу, защитником которого теперь себя называл. Его уговаривали вернуться, он внял мольбам и к февралю 1565 г. снова был в Москве. Хотя ему было только тридцать пять лет, он выглядел стариком, почти совсем лысый, с торчащей тонкой бородкой; в гневе он имел обыкновение рвать на себе волосы.

Теперь он узаконил то, что фактически было царством террора, даже если террор преследовал политические цели. Он писал князю Курбскому: