Олег Лазарев - «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Вскоре после этого, как мне показалось, командующий стал смотреть на Диденко несколько иначе. Видимо, Еремин стал понимать, что он за человек. Но особенно Еремину не понравилось, когда Диденко доложил ему о предпосылке к летному происшествию в полку, допущенной летчиком 1-й эскадрильи Серегиным с штурманом Мамаевым во время перелета полка с Сохачева в Быдгощ.

На предварительной подготовке к перелету штурман полка Жуковский дал полную информацию об аэродроме Быдгощ и сказал, что на нем нет радиолокационной системы обеспечения полетов и никаких посадочных систем, поэтому надо быть очень внимательными при заходе на посадку. С земли заход можно наблюдать только визуально. В районе аэродрома находится только приводная радиостанция. Непосредственно перед вылетом Жуковский всем разъяснил, как надо выходить на аэродром и строить маневр для захода на посадку.

Для летчиков, казалось, было все понятно, о чем можно было судить по отсутствию вопросов. Все участники перелета произвели посадку нормально, за исключением Серегина. Выйдя на приводную радиостанцию, они со штурманом Мамаевым стали заходить на посадку с курсом, противоположным посадочному, и сели в лоб садящимся самолетам. Столкновения не произошло благодаря тому, что аэродром имел большие размеры. Длина BПП составляла примерно три километра. На пробеге летчики увидели друг друга и разошлись правыми бортами.

После полета я спросил у Серегина, почему он сел против старта. На что он ответил: «Как учили, так и сел». Штурман же сослался на командира: «Почему он так сел, не знаю». За годы летной работы я с подобным встретился впервые. Имел, правда, место случай на фронте, но тогда стояла сильнейшая дымка с нулевой видимостью в полете и земля просматривалась только под собой. Сейчас же погода была отличной – ясное небо, горизонтальная видимость – 12 километров. По Сepeгину получалось, что все сели не с тем стартом, а он один посадил самолет правильно. Случай этот опозорил и полк, и меня, как командира, перед поляками, находившимися на СКП и наблюдавшими за посадкой самолетов. Имей ВПП обычные стандартные размеры и прояви летчики на посадке и во время пробега меньшую осмотрительность, столкновения бы не избежать. Мне не хотелось смотреть полякам в глаза – было стыдно за себя и за своих летчиков. Не было стыдно только Серегину. Во всяком случае, он смотрел в глаза без всякого стеснения и не набрался мужества признаться в своей вине.

В момент посадки Диденко находился на СКП рядом со мной. Было видно, что он не скрывает своего злорадства. Вечером дежурный связист рассказал мне, с какими подробностями тот докладывал командующему о происшедшем. На что командующий сердито отрезал: «Вы, товарищ Диденко, находитесь в полку не для того, чтобы, как доносчик, сообщать о происшедшем случае, а в качестве моего помощника. Если бы произошло столкновение, я бы спросил с вас не меньше, чем с Лазарева. Доносчиков у меня и без вас хватает, а вот помощников нет».

Ему была неприятна серьезная предпосылка к летному происшествию и в то же время раздражала полная бездеятельность Диденко. Произойди столкновение – неприятность была бы не только для полка, но и для всей воздушной армии и, конечно же, для самого командующего. За время командования полком это был самый серьезный случай, связанный с полетами. Хорошо, что все обошлось. Я очень переживал.

Из головы не выходили Серегин с Диденко. На последнего я не мог спокойно смотреть. Не мог приноровиться я и к новому командующему. Уж очень сухо он ко мне относился. Мне казалось, что oн все время чем-то недоволен. И часто давал понять, что я не все делаю продуманно. В этом я убедился, когда самым первым во всей ВА представил ему план подготовки летного состава на год. Не посмотрев его и не вникнув в суть, он тут же вернул его мне, сказав: «Не может быть, чтобы вы так быстро составили его. Наверняка план не продуман и нереален. Возьмите его и продумайте, как следует, а через неделю представите».

Прошла неделя. Я снова показа его. «А где записка – обоснование реальности выполнения плана? Нужно показать, на что вы ссылались при его составлении и доказать, что данные взяты не из головы. Где метеосправка о количестве дней и ночей в году с облачной погодой, количество дней, ожидаемых с установленным минимумом погоды в дневных и ночных условиях? Должна быть и справка о выделенном лимите топлива». На это я ему заметил: «За четыре года, в течение которых мне приходилось предоставлять такой план, ни один из командующих не требовал таких справок, и при его составлении обычно за основу брали анализ выполнения предыдущего года с соответствующей корректировкой. Разумеется, учитывался и лимит топлива, и метеоусловия по периодам года, и уровень подготовки летного состава. И всегда план летной подготовки был реальным. В его составлении принимал участие весь руководящий летный состав полка и эскадрилий».

Вернувшись в полк, я торопиться не стал. На следующий день поинтересовался у соседей, как у них идет дело с планом летной подготовки. И, к своему удивлению, узнал, что ни один из них над ним еще не работал, а соответственно и не представлял руководству. Они даже посмеялись над тем, что я несколько раз был у командующего. Мы его обычно представляем в конце января наступившего года, а то и в феврале. Вот как, подумал я, а ты хотел сделать это первым. Не торопись опережать других, и будет меньше нервотрепки. В конце концов с планом вышло так, как и думал: когда Москва затребовала план по ВA, то отдел боевой подготовки срочно потребовал его из частей и соединений, и командующий утвердил их, даже не просматривая. А я за два с половиной месяца потратил впустую столько времени и сил, в то время как другие о нем еще и не думали.

Постоянное напряжение и нервотрепка не прошли для организма незамеченными. Сердечко нагрузки не выдержало и дало сбой. Инфаркт не дал мне возможности заниматься любимыми полетами, без которых я почувствовал себя как бы осиротевшим, пропал интерес к жизни. Я ругал себя за неумение беречь здоровье – работал на износ и слишком переживал за вce, что касалось работы.

Только вернулся из госпиталя, как получил от командующего по телефону взбучку за ЧП, происшедшее в отдельном дивизионе радиосветотехнического обеспечения. Там два солдата на ближней приводной радиостанции, протопив печь, рано закрыли заслонку и угорели. Командующий строго спросил: «Что у вас там произошло?» Я ответил: «Произошло ЧП, но не у меня, а у Борисенко в дивизионе РСТО». «В каком таком дивизионе? Я знаю в Бжеге начальника гарнизона Лазарева, поэтому у него и спрашиваю о происшедшем», – резко одернул меня Еремин.

Я не собирался разубеждать командующего – высокому начальнику, особенно находящемуся в возбужденном состоянии, перечить бессмысленно. Борисенко являлся командиром отдельной воинской части и сам устанавливал внутренний распорядок в подчиненном ему подразделении и, в частности, на таком объекте, как радиостанция. Осадок же от разговора с командующим остался. Пока я находился в госпитале, в полк поступило немало разных документов.