Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря

Согласно оперативной сводке штаба ВМФ на Балтике на 20:00 21 июня в море находились следующие корабельные дозоры:

в Ирбенском проливе — подлодка С-7, тральщик Т-297 («Вирсайтис»);

в устье Финского залива — подлодка М-99, тральщик Т-216;

на подходах к Таллину — сторожевой катер № 141 и тральщик Т-213,

на подходах к Кронштадту — сторожевые катера № 223 и № 224,

на подходах к Лиепае — сторожевые катера № 214 и № 212.

За несколько часов до войны боевые корабли Балтийского флота совершали следующие перемещения по театру военных действий. Линкор «Марат»; сторожевые корабли «Туча», «Снег», «Штиль»; тральщики Т-203, Т-205 и Т-201 прибыли в Кронштадт. Тральщик Т-204 «Фугас» находился на переходе Таллин — Лиепая. Линкор «Октябрьская революция», эсминцы «Карл Маркс» и «Володарский», 2-й дивизион тральщиков занимались боевой подготовкой в районе Главной базы, т. е. Таллина, подлодка Л-3 — боевой подготовкой в районе Лиепаи. Отряд легких сил находился в Усть-Двинске.

Вспоминает С. Я. Прикот: «Война началась для меня так. Я служил на крейсере „Лютцов“ старшиной средней машины, как и раньше. Крейсер должен был в августе месяце выйти на испытания. Команда была уже на сто процентов укомплектована еще в январе 1941 г. Причем комплектация проходила быстро — за два-три дня укомплектовали команду в тысячу человек полностью. У меня на средней машине все до единого были со средним образованием. Большинство из техникумов. Не было ни одного без среднего. Такое было состояние. Я был на крейсере на хорошем счету, на доске почета была моя фотография. Съездил в отпуск в сороковом году в сентябре. Мы были в казарме, где Кировский подплав стоял на Кожевенной линии. Длинная казарма, и там команда крейсера занимала казармы. Нас было порядка тысячи человек. Служба шла уже как на корабле, потому что вот-вот должны были перейти на корабль.

Я как раз был дежурный по низам. Пошел отдыхать в час ночи. С двадцать первого на двадцать второе. Дррынь — звонок. От оперативного дежурного. Приготовить пятьдесят мест для экипажа эсминца „Гневный“, их вам привезут. Я разбудил интендантов, доложил дежурному по кораблю, все приготовили. Пошел к проходной, и как раз подъехала машина. Выгружаются матросы — кто в бескозырке, кто без бескозырки, кто в кальсонах и в тельняшке, кто в накинутой шинели. На бескозырках „Гневный“. Я попытался спросить, что там у них произошло, — никто не отвечает. Измученные люди. Тут уже и врачи были разбужены, их провели, накормили, спать уложили. И только потом дежурный сказал, что эсминец „Гневный“ утонул, а те, кого мы принимали — команда, которую подобрали. Ничего неясно, война началась или что. Я должен был смениться и уходить в увольнение. И вдруг на обед объявляют: сейчас выступит Молотов. Матросы уже сидят кушают. Молотов выступает и говорит: „Война началась“».

В иностранных портах находилось 20 судов, на переходе морем — 7 советских судов. Иностранные суда в советских портах: датское в Ленинграде, германское в Вентспилсе. Германским судном был «Клаус Рикмерс», стоявший в ремонте с весны 1941 г. На нем были захвачены карты немецкого торгового флота. Впоследствии командование Балтфлота пыталось использовать их при выборе маршрутов патрулирования и позиций подводных лодок. Однако с началом войны маршруты были изменены, кроме того, немцы считали кампанию скоротечной и попросту приостановили многие перевозки, рассчитывая возобновить их после разгрома СССР. Поэтому трофеи с «Клауса Рикмерса» оказались по большому счету бесполезными.

Несколько позже, в 1:12, 22 июня нарком направляет на флоты куда более пространную директиву № зн/88. В ней во многом копировал документ, направленный сухопутным войскам приграничных округов. В ней говорилось: «В течение 22.6—23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников. Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Тем самым предыдущий простой и всем понятный приказ во многом дезавуировался. В директиве появляется лукавое словосочетание «не поддаваться на провокации» и предложение тщательно маскировать повышение боевой готовности. В обстановке перехода от мира к войне это могло привести к весьма печальным последствиям. Но к счастью, советский флот не был приоритетной целью немецкой авиации в первые часы войны.

Первый день войны в Таллине прошел очень спокойно. Ю. С. Руссин, служивший на подводной лодке типа «М» («малютки»), вспоминал: «В субботу, 21 июня, 1941 г. личный состав подводных лодок жил по обычному распорядку дня. Вечером одна часть личного состава находилась в увольнении на берегу, другая — несла дежурно-вахтенную службу и отдыхала в кубриках на плавбазах. Никто не мог предположить, что это последний мирный день, что следующий день станет поворотным в судьбе каждого, в судьбе всей страны.

В 23 часа 37 минут на кораблях флота прозвучали колокола громкого боя. Должен заметить, что мы нередко слышали такие сигналы и были в какой-то мере привычны к ним. Еще 19 июня по приказанию из Москвы Балтийский флот был переведен на боевую готовность № 2. Ранее тревоги проводились как учебные, и личный состав выполнял свои обязанности в установленной последовательности. Но на этот раз боевая тревога всех насторожила. Она отозвалась в сердце каждого. И действительно, в ту ночь флот переходил на боевую готовность № 1.

В течение всей ночи личный состав „малюток“ не смыкал глаз, ожидая боевого приказа. Многие догадывались, что назревают чрезвычайные события. В Таллине было тихо, но, как мы узнали позже, в предутренние часы гитлеровцы уже бомбили с воздуха советские города и военно-морские базы».

Блокирование выходов из Финского залива требовало большого числа мин и даже при постановке сотен мин было неплотным. Поэтому минные заграждения «Апольда» и «Корбета» были дополнены постановкой минных полей у выходов из баз советского военно-морского флота. Минирование подступов к Кронштадту и Таллину при начертании границы в июне 1941 г. было для Люфтваффе практически невыполнимой задачей. Аэродромы в Восточной Пруссии находились слишком далеко, за пределами дальности полета бомбардировщиков. Задача могла быть решена только с помощью финнов. Операция была заранее подготовлена Люфтваффе совместно со штабом военно-воздушных сил Финляндии. Самолеты-минзаги поднялись в воздух раньше основных сил Люфтваффе, их полет начался в 00:10 22 июня. 14 «Юнкерсов-88» из состава Kampfgruppe-806 поднялись с аэродрома в Восточной Пруссии и взяли курс на Кронштадт. Внезапность была достигнута за счет того, что на заключительном этапе полет выполнялся на малой высоте и заход на Кронштадт был осуществлен со стороны Ленинграда. Застигнутая врасплох советская зенитная артиллерия не сделала ни одного выстрела. 28 магнитных мин были сброшены как на полигоне. Находившийся в ведущем самолете финский офицер связи вывел группу на аэродром Утти для дозаправки. Вечером 22 июня немецкие самолеты вернулись в Восточную Пруссию.