Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Авторы письма заявляли: «В наши лучшие сознательные годы мы шли за Сталиным. Не потому, что действительно считали его нашим „отцом“. В нашем самообмане мы верили, что преданность Сталину — это то же, что преданность делу Советского Союза и мировой революции. Мы надеялись, что эти [сталинские] методы случайны и преходящи. Но Сталин эксплуатирует нашу преданность для продолжения своих тёмных дел без конца и предела… Непрерывная война, которую Сталин ведёт против партийных, хозяйственных и военных кадров, ликвидирует завоевания революции и разрушает основы советского государства… Если бы буржуазной реакции удалось поставить провокатора во главе рабочего движения и социалистического строительства, она не смогла бы причинить больше вреда, чем Сталин своими злодеяниями» [776] Бюллетень оппозиции. 1938. № 66—67. С. 31—32.

Уничтожение тысяч зарубежных коммунистов, равно как политическое и нравственное перерождение многих из тех, кто остался на свободе, явилось главной причиной того, что в большинстве стран, ставших после второй мировой войны «социалистическими», не оказалось сил, способных противостоять насаждению режимов, скроенных по образу и подобию того режима, который существовал в СССР. В конце 40-х — начале 50-х годов многие из бывших лидеров Коминтерна (Готвальд, Ракоши и др.) инспирировали в своих странах чистки и процессы по типу тех, которые ранее происходили в Советском Союзе. Даже те политические деятели «стран народной демократии», которые отваживались на сопротивление советскому гегемонизму, были глубоко поражены вирусом сталинизма и запятнаны активным участием в чистках 30-х годов.

Характерно, что в большинстве восточноевропейских стран реабилитация жертв политических репрессий шла более половинчато и непоследовательно, чем даже в СССР. Только на самом исходе своего пребывания у власти руководство компартий этих стран решилось обнародовать данные о численности членов своих партий, репрессированных в Советском Союзе.

Несмотря на массовые репрессии, уносившие из жизни всё новые когорты советских и зарубежных коммунистов, за пределами Советского Союза продолжало действовать широкое антисталинистское движение. На гребне великой чистки в него влилось несколько «невозвращенцев», т. е. советских граждан, находившихся за рубежом и отказавшихся вернуться в СССР по политическим мотивам.

Первым невозвращенцем-большевиком стал Игнатий Райсс, один из наиболее крупных советских разведчиков. Будучи последовательным революционером-интернационалистом, Райсс принимал с начала 20-х годов активное участие в коммунистическом движении ряда европейских стран, где не раз подвергался арестам и тюремному заключению. Во время революционного кризиса 1923 года в Германии он находился там вместе с Радеком, Пятаковым и Ларисой Рейснер.

В дальнейшем Райсс работал в четвёртом управлении генштаба РККА — главном органе советской военной разведки — рука об руку с такими людьми, как Зорге, Маневич, Радо, чьи имена после второй мировой войны стали легендарными.

Наблюдая перерождение ВКП(б) и Коминтерна, Райсс по-прежнему видел моральное оправдание своей работы в защите СССР. «За эту цель он цепляется,— писала в воспоминаниях о Райссе его жена Э. Порецкая.— Но он всё больше уходит в себя и бесконечно страдает от того, что происходит в Советском Союзе. Исключение Троцкого из партии для него тяжёлый удар. Когда же Троцкого выслали из пределов Советского Союза, Людвиг (конспиративная кличка Райсса.— В. Р. ) сказал: „Теперь за Сталиным, по крайней мере, останется та заслуга, что он спас голову революции“» [777] Бюллетень оппозиции. 1938. № 68—69. С. 23. .

После пребывания в Москве в 1930—1932 годах Райсс возвратился на разведывательную работу за рубежом. «Его умение обращаться с людьми, его культурность, его прямота и в годы разочарования помогают вербовать для Советского Союза интеллигентов, профессоров и журналистов» [778] Там же. .

С 1935 года Райсс вместе со своим давним товарищем по работе в разведке Кривицким пришёл к выводу об утрате Коминтерном революционной ориентации, в которой они видели смысл своей деятельности. Между собой они всё чаще говорили: «Сталинисты нуждаются в нас, но они нам не доверяют. Мы — интернациональные коммунисты. Наше время кончилось. Нас заменят такими людьми… для которых революционное движение ничего не значит» [779] Poretsky E. K. Our own people. Ann Arbor, 1970. P. 219. .

После второго процесса Зиновьева — Каменева Райсс и Кривицкий стали обсуждать вопрос о необходимости своего разрыва со Сталиным. Главным, что удерживало их от этого поступка, была мысль, что, оставаясь на своих постах, они смогут помочь испанской революции, победа которой будет способствовать разрушению господства Сталина над СССР и Коминтерном.

В случае разрыва со Сталиным Райсс и Кривицкий считали единственно возможным для себя шагом присоединение к движению IV Интернационала. Но они опасались того, что Троцкий отнесётся с недоверием к ним, неизвестным ему людям.

Тем временем Райсс всё чаще получал из Москвы такие директивы, которые разительно противоречили его убеждениям. В письме начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого, присланном в конце 1936 года, указывалось: «Всё наше внимание должно быть сконцентрировано на Каталонии (испанская провинция, в который преобладающим влиянием пользовалась независимая марксистская партия ПОУМ.— В. Р. ) и на беспощадной борьбе против троцкистских бандитов». В этой связи Райссу предписывалось выехать в Москву для «личных консультаций» [780] Ibid. P. 211. .

Райсс принял решение саботировать это задание и не возвращаться в СССР. Вместо него в Москву отправилась Порецкая, которая за два месяца своего пребывания там убедилась, что в среде её товарищей — разведчиков и политэмигрантов — царят растерянность, ужас и ожидание неминуемого ареста. Один из близких друзей Райсса сказал ей: «Если вам удастся выбраться отсюда, передайте Людвигу, чтобы он никогда не возвращался сюда… Никогда, ни при каких обстоятельствах, никогда, никогда, никогда. Я знаю, что они (сталинисты.— В. Р. ) могут убить его за границей, и Людвиг тоже это знает, но и он и я знаем, что для нас это лучше, чем советская тюрьма» [781] Ibid. P. 174. .

Коренным образом изменилась атмосфера и в среде, окружавшей Райсса за рубежом. Как он рассказывал в своих записках, после первых московских процессов «ответственным работникам ГПУ за границей целыми ночами напролет приходилось „агитировать“ своих подчинённых иностранцев — такую деморализацию внесли процессы даже и в эту среду» [782] Бюллетень оппозиции. 1937. № 60—61. С. 21. . В кругах советской агентуры оставалось всё меньше тех, с кем можно было говорить откровенно. «Их не узнать, наших вчерашних друзей,— вспоминала Порецкая.— Те, которые ещё недавно были в отчаянии и соглашались с нами, теперь всё оправдывают… Они в восторге от того, что удается натравить какое-нибудь правительство на Троцкого или же перерезать провода, чтобы лишить его возможности произнести речь (такой случай произошёл во время попытки организовать прямую трансляцию обращения Троцкого к массовому митингу в Нью-Йорке.— В. Р. )» [783] Бюллетень оппозиции. 1938. № 68—69. С. 23. .