Вадим Роговин - Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

В июне 1936 года группа грузинских старых большевиков была обвинена в «дискредитации доклада тов. Берия», в «троцкистской клевете на этот исторический документ». «Они говорили,— отмечалось в постановлении по этому поводу партколлегии КПК Грузии,— о якобы преувеличенной роли тов. Сталина и о том, что доклад не отражал тех исторических фактов, которые имели место в работе большевиков Грузии и Закавказья» [679] Там же. С. 106. .

Воспоминания и «исследования» дополнялись публикацией фольклорных произведений, призванных показать «любовь» всех народов Советского Союза к Сталину. Естественно, что это фальсифицированное «народное творчество», стихи и песни сказителей, акынов и ашугов отличались крайне низким художественным качеством. Процитировав выдержку из сборника «Сталин в песнях народов СССР», Троцкий писал: «Надо прямо сказать: эта поэзия переходит в хрюканье» [680] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 155. .

Негласное требование выступить с произведением, восхвалявшим Сталина, предъявлялось к каждому профессиональному писателю, в первую очередь из числа тех, кто обладал репутацией талантливых мастеров, независимых или даже оппозиционно настроенных (в прошлом) по отношению к советскому режиму.

В начале 1936 года в «Известиях» было опубликовано стихотворение Б. Пастернака «Мне по душе строптивый норов…», написанное по просьбе Бухарина. В нём поэт подчёркивал слитность собственной «малости» и величия Сталина.

Касаясь причин появления этого стихотворения, поэт вспоминал: «Бухарину хотелось, чтобы такая вещь была написана, стихотворение было радостно для него». Создание этого произведения Пастернак называл своей «искренней, одной из сильнейших (последней в тот период) попыткой жить думами времени и ему в тон» [682] Пастернак Б. Собр. соч. в пяти томах. Т. 2. М., 1989. С. 620. .

Михаил Булгаков с 1935 года обдумывал замысел историко-биографической пьесы о Сталине. Сталинская тема, по-видимому, волновала писателя с 1930 года, когда состоялся его единственный телефонный разговор со Сталиным, который последний, по словам Булгакова, провёл «сильно, ясно, государственно и элегантно». В 1931 году в письме к Вересаеву Булгаков подчёркивал, что «в отношении к генеральному секретарю возможно только одно — правда и серьёзная» [683] Булгаков М. А. Собр. соч. в пяти томах. Т. 3. М., 1990. С. 693. .

В начале 1936 года Булгаков сказал директору МХАТа, что «единственная тема, которая его интересует для пьесы, это тема о Сталине» [684] Там же. С. 690. . В 1938 году друзья писателя из Художественного театра напомнили ему об этих словах и посоветовали приступить к работе над пьесой с тем, чтобы она была поставлена к 60-летию Сталина.

Избрав сюжетом пьесы деятельность Сталина в Батуме, Булгаков тщательно проштудировал книгу «Батумская демонстрация 1902 года», вышедшую в марте 1937 года с предисловием Берии. В июле 1939 года пьеса «Батум» была представлена в МХАТ, а спустя три недели после этого писатель вместе с постановочной группой выехал в Грузию для изучения материалов на месте. Однако уже в первые часы дороги бригаду нагнала телеграмма, предписывающая ей вернуться в Москву. Вскоре в МХАТ поступило из секретариата Сталина указание (не сопровождавшееся какими-либо разъяснениями) о прекращении работы над спектаклем. По свидетельству Е. С. Булгаковой, во время посещения МХАТа в октябре 1939 года Сталин сказал Немировичу-Данченко, что пьеса хорошая, но ставить её не следует [685] Там же. С. 694. .

Этот факт, представляющийся загадочным для биографов Булгакова, объясняется, на мой взгляд, тем, что Сталин, тщательно следивший за всеми публикациями Троцкого, хорошо знал, как язвительно последний комментирует появление художественных произведений, основанных на фальсифицированных исторических источниках. Так, в июльском номере «Бюллетеня оппозиции» за 1939 год была помещена статья Троцкого о советском искусстве, в которой, в частности, говорилось: «27 апреля 1938 года правительственный официоз „Известия“ напечатал снимок с новой картины, изображающей Сталина как инициатора тифлисской забастовки в марте 1902 года. Но, как видно из давно опубликованных документов, Сталин сидел в это время в тюрьме, притом не в Тифлисе, а в Батуме. На этот раз ложь слишком уж била в глаза! „Известиям“ пришлось на другой день извиниться за печальное недоразумение. Что сталось с злополучной картиной, оплаченной из государственных средств, неизвестно» [686] Бюллетень оппозиции. 1939. № 77—78. С. 6—7. .

Понятно, что Сталин, знавший истинную цену источникам, использованным Булгаковым, не мог не испытывать беспокойства по поводу комментариев, которыми Троцкий непременно откликнулся бы на пьесу о юных подвигах вождя, поставленную в лучшем театре страны.

Нелишне отметить, что Троцкий в то же время, что и Булгаков, осмысливал источники, которые легли в основу пьесы «Батум». Сопоставляя в книге «Сталин» сборник о батумской демонстрации и другие продукты «тоталитарной историографии» [687] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. I. С. 45. с более надёжными историческими источниками, Троцкий приходил к следующим выводам: версия об исключении Сталина из семинарии за руководство социал-демократическими кружками весьма сомнительна; «воспоминания» о Сталине как непосредственном руководителе и вожаке батумской демонстрации опровергаются материалами процесса над участниками демонстрации, на котором имя Сталина не было названо ни одним из десятков подсудимых и свидетелей; «ритуальные гиперболы» об «огромной» работе Сталина в Батуме не подкреплены никакими документами; в 1903 году Сталин был по приказу Петербургского «Особого совещания» выслан в Сибирь в числе 16 политических преступников, чьи имена «в списке расположены, как всегда, в порядке значительности или преступности… Иосиф Джугашвили занимает в списке одиннадцатое место. Жандармские власти ещё не относили его к числу значительных революционеров» [688] Там же. С. 65. (в пьесе Булгакова специальная сцена посвящена обсуждению царём и министром внутренних дел вопроса о высылке Сталина как особо опасного государственного преступника).