Борис Тененбаум - Великие Борджиа. Гении зла

И что должен был думать об этом 17-летний глубоко религиозный юноша, дон Франсиско де Борха, по отцовской линии – правнук папы Александра, а по материнской – правнук короля Арагона Фердинанда? Войска внука которого, императора Карла V, как раз и были в ответе за разгром Рима?

Ну, что подумал дон Франсиско, мы не знаем, он своими мыслями на эту тему с потомством не поделился. Мы знаем, что он сделал – дон Франиско де Борха, будущий 4-й герцог Гандии, поступил так, как должно поступить испанскому гранду: он принес на службу своему суверену, императору Карлу, все свои силы и способности.

И служил он ему доблестно и преданно.

Когда Карл уехал из Испании, оставив там регентом свою супругу Изабеллу, дон Франциско стал одним из ее главных советников. Императорская чета настолько уважала его преданность, способности и благочестие, что вдобавок к прочим обязанностям они определили его наставником наследного принца Филиппа. Дон Франсиско женился в 19 лет и вскоре, вполне в традициях своего семейства, обзавелся восемью детьми. В 1536 году вместе со своим государем проделал военную кампанию в Провансе – война ему не понравилась. Он нашел ее слишком грязным и слишком жестоким занятием.

В 1539 году умерла императрица Изабелла, супруга Карла V.

Дон Франсиско был ей глубоко предан, и, пожалуй, можно даже сказать, что они были друзьями – его жена был подругой Изабеллы и ее фрейлиной. И к искренней дружбе прибавлялось и то обстоятельство, что императрица Изабелла как-никак была его государыней, и ей, по его понятиям, следовало служить не только из чувства долга, но и в силу рыцарской преданности.

И вот, она умерла, еще совсем молодой.

Карл V любил жену. Он был потрясен горем, удалился в монастырь Ла Сисла, недалеко от Толедо, передав все хлопоты по организации похорон императрицы двум самым близким ей людям – дону Франсиско де Борха и его супруге.

Запаянный свинцом гроб надо было везти далеко, в Гранаду. Там была выстроена капелла, служившая усыпальницей кастильских королей. Похоронная процессия была обставлена очень торжественно, двигалась с частыми остановками, да и в любом случае двигаться быстро с таким грузом по тем временам и по тем дорогам было бы нелегко.

В итоге прошло немало времени. Когда пришла пора опустить гроб в землю, его следовало по протоколу вскрыть в присутствии королевских нотариусов – надо было убедиться и торжественно засвидетельствовать, что в нем находятся останки императрицы. Как оказалось, распад уже сильно затронул тело – вместо лица была видна только бесформенная масса гнили, издававшей невыносимый запах. Поклясться в том, что это именно Изабелла, его покойная госпожа, смог только один дон Франсиско – все то время, что гроб везли в Гранаду, он не спускал с него глаз.

Его клятва была сочтена королевскими нотариусами достаточной.

Гроб императрицы был опущен в склеп, а дон Франсиско де Борха, будущий 4-й герцог Гандии, испанский гранд 1-го ранга, дал еще одну клятву:

« Nunca mas servir a senor que se me pueda morir ».

В переводе на русский это означало, что он клянется « никогда больше не служить господину, которого у него сможет отнять смерть ».

Дон Франсиско отныне хотел служить только Богу.

Недалеко от Барселоны, в горах, посреди довольно мрачной местности, и по сей день стоит Монсеррат, уединенный монастырь бенедектинцев. В монастыре была чудотворная статуя Мадонны, и к ней на поклонение сходилось множество паломников. 24 марта 1522 года, как раз в день перед Благовещением, некий паломник, прибывший в монастырь с той же целью – поклониться образу Богоматери – исповедовался, как и полагалось.

А потом, в знак особого своего усердия и христианского смирения, переоделся в рубище и отдал свою одежду нищему.

Собственно, в Монсеррат он пришел тремя днями раньше, 21 марта, но все это время готовился к полной исповеди. И подготовился на совесть – рубище кающегося, посох, флягу и полотняные туфли на веревочной подошве он купил загодя, в городе Игуальда, недалеко от аббатства.

После исповеди паломник не ушел, а начал так называемую «Ночную стражу» Это особая церемония, которая состояла из омовения, исповеди, причастия, благословения и вручения меча – после чего прошедший церемонию посвящался в рыцари.

Всю ночь паломник простоял в часовне перед образом Пресвятой Девы, не позволяя себе садиться. Он иногда опускался на колени, правда, задаваясь вопросом: считать ли это слабостью? И, по-видимому, пришел к выводу, что если это и слабость, то она простительна, ибо коленопреклонение есть знак смирения и служения, а он жаждал и того, и другого. На рассвете паломник посчитал, что отныне он посвящен в рыцари Царицы Небесной. А потом сделал более чем необычную для всякого рыцаря вещь – отдал все свое оружие монаху-исповеднику и попросил повесить в часовне и его меч, и его кинжал как смиренное приношение Божьей Матери.

После этого повернулся и ушел не оглядываясь.

Путь его лежал далеко, в Иерусалим, а достичь Святой земли паломник собирался, питаясь подаянием, так что время путешествия рассчитать он не мог.

Поэтому он торопился.

Паломника на кастильский манер звали дон Иниго Лопес де Лойола, но, поскольку он был не кастильцем, а баском, то по-настоящему его следовало бы именовать Инацио Лойолакоа ( исп . Ignacio (Íñigo) López de Loyola, баск . Inazio Loiolakoa). Он родился около 1491 года в замке Лойола в баскской провинции Гипускоа и был тринадцатым ребенком в своей большой семье.

В 14 лет он остался круглым сиротой, и старший брат отправил его к дону Хуану Веласкесу, казначею Кастильского двора. Там юный Иниго и служил пажом, а когда достиг совершеннолетия, перешел на военную службу. Ясно было, что благородному, но бедному дворянину не на что было рассчитывать, кроме собственной шпаги и храбрости. С храбростью у него все было в порядке – как дон Иниго вспоминал позднее, он не ценил ни своей, ни чужой жизни и воевал отважно. Впрочем, и в мирной жизни он был крайне щепетилен в вопросах личной чести, даже по высоким стандартам гордого испанского дворянства – так что дуэли у него случались то и дело. Все поменялось после того, как при защите Памплоны от французов он был опасно ранен.

Дону Иниго пришлось пройти через несколько мучительных операций, он чуть не умер, а когда несколько оправился, принялся за чтение. Рыцарских романов, которых он было потребовал [74], под рукой не оказалось, но зато нашлись «Жития святых». И он обнаружил там нечто, чего не чаял найти – героизм. Как сам дон Иниго говорил позднее:

« героизм этот отличен от моего – и он выше ».

Что-то не слишком понятное произошло в душе раненого солдата. Пробудившаяся глубокая вера давала ему покой и утешение. Уже много позднее он говорил следующее: