Владимир Мединский - Война. Мифы СССР. 1939–1945

Оставалось принуждение — а в этой сфере немцы, как известно, большие мастера. Голод и побои в сочетании с пропагандой и провокациями — такой был общий фон «набора добровольцев». Дело происходило в точности как в каком-нибудь советском кино о войне. В лагерь военнопленных прибывали гитлеровские эмиссары — офицеры вермахта, белоэмигранты, пропагандисты. Из обиженных на советскую власть подбирался актив. Однако тех, кто соглашался надеть немецкую форму добровольно, оказывалось неприлично мало. Несравнимо меньше, чем требовалось по строгому немецкому штату.

Остальных приходилось набирать просто по физической годности к строевой службе. В условиях «дефицита добровольцев» вербовались даже уцелевшие политработники Красной Армии. Большинство комиссаров, напомню, автоматически подлежало расстрелу сразу после пленения. Чудом уцелевшим немцы теперь предлагали стать пропагандистами идей национал-социализма. В сентябре 1942 года в спецлагерь (т. е. лагерь смертников) для политработников под Борисовым прибыл офицер фон Рам, в совершенстве владевший русским языком. Собрав плечных, он заявил:

«Мы, немцы, совершили много ошибок, не зная характера русского народа. Сами, без вашей помощи, мы никогда ничего не сможем сделать. Вы должны нам помочь. Мы не имеем никаких территориальных или иных претензий к России. Мы только против советской системы. У нас нет противоречий. Вы за социализм, и мы за социализм. Только мы за национальный социализм для своей страны, а в России интернациональный социализм. В интернационализме в России заинтересованы евреи, их господство нужно уничтожить» [200].

Правды здесь было ровно два слова — «евреи» и «уничтожить». Неизвестно, насколько успешной была миссия фон Рама. Но только если кого-то и удалось ему завербовать среди обреченных на смерть в лагере комиссаров, мотивы их были те же, что и в других лагерях. Надеть немецкую форму — и при первой возможности перейти через линию фронта, уйти в партизаны, просто сбежать.

Глядя из сегодняшнего дня, трудно сказать, как тут правильно было поступить. Погибнуть мучительно и бессмысленно, но с гордо поднятой головой — или попытаться хитростью спастись, принести еще пользу Родине. А там, за колючей проволокой, умирая от голода, издевательств и болезней, не зная ничего о происходящем на фронте… Из информации — только бравурные военные сводки Геббельса и листовки с Яковом Джугашвили, сыном Сталина, якобы тоже оказавшимся в плену и призывавшем служить немцам… Нет у меня никакого права, никаких сил осуждать этих русских людей, надевших перед лицом неизбежной и мучительной смерти немецкую форму.

Ничего кроме сочувствия не вызывает и участь «призванных» в германскую армию гражданских лиц. Была проведена самая настоящая принудительная мобилизация. Если поначалу, в 1941-м, «добровольцам» еще обещались земельные наделы, даже поступление в учебные заведения когда-нибудь в будущем, после войны, то уже с 1942 года главный «стимул» вступать в «хиви» остался один — расстрел за неподчинение.

Этим «добровольцам» никогда не доверяли оружия, — думаю, данный факт говорит очень многое. В частях «хиви» немцы создали систему тотального доносительства, в силу чего истинную боеспособность «наших Иванов» они знали хорошо. Знали, и поэтому даже охотничьих ружей и фузей — на всякий случай — не давали.

Коллаборационисты в Минске, 1943 год. Портреты фюрера, белые флаги с красной полосой…

Злые небритые Иваны, ряженные в потрепанную серую форму, упорно смотрели в сторону леса. Сколько ни корми их галетами.

В конце концов в 1942 году Гитлер вообще запретил дальнейшее формирование «туземных» русских частей.

Даже для расово близких прибалтов, эстонцев и латышей (литовцам Гитлер тоже не доверял), у фюрера имелось указание не отправлять их на фронт — а то после войны начнут чего-то требовать, напоминать о заслугах перед рейхом… Нет уж, — лучше держать в карателях. После войны им все равно предстояло уступить свои земли немцам.

Но и расформировывать уже созданные восточные части Гитлер не стал. Впоследствии эстонские батальоны все же пришлось отправить на фронт. Это потом мы напридумывали: про то, какие низкие были у вермахта боевые потери на фоне нашего «забрасывания трупами» (об этом мы еще тоже поговорим — немного позже). А тогда — реальность войны была иной. Потери вермахта на Восточном фронте — чудовищны, несравнимы с боями на Западе и в Африке. Затыкать дыры — некем. Поэтому, вопреки теоретическим установкам фюрера, бросали на передовую — и эстонцев, и латышей. Вот русских, власовцев — тех по-прежнему отправлять в окопы боялись. Не верили. И правильно, кстати, делали.

Знаете, как поступили после войны с гитлеровскими приспешниками? Что с ними сделали те, кто крутил ручки сталинских мясорубок?

Поголовно расстреляли? Повесили? Сгноили по лагерям?

Нет, советские карательные органы обошлись с полицаями и старостами с какой-то необъяснимой гуманностью. Совершенно не так, как во время войны обходились с ними партизаны [201].

…Конечно, какая-то администрация на оккупированных территориях должна была существовать. Конечно, немцы не могли оставить — в отличие от колхозов, которые они оставили, — советские органы управления. Да советские и партийные работники и сами не остались, эвакуировались, ушли в лес. Их заменили старосты с полицаями, но главной функцией новой администрации было не управлять, а подавлять.

Гестапо, части СС, полицейские батальоны, дивизии охраны тыла, полевая жандармерия, тайная полевая полиция, охранная полиция… Немецкий репрессивный аппарат на оккупированных территориях предлагал пытки и казни в любом исполнении и на любой вкус.

«Полиция» из местных действовала под контролем этих многообразных органов подавления (хотя формально подчинялась сельскому старосте или бургомистру). Где-то она называлась красиво: «народная стража», где-то иронично — «организация самозащиты», а где-то даже привычно «народная милиция». От названия суть не менялась: полицаи (это название за ними сразу закрепилось и стало ругательным) были жестко вписаны в инфраструктуру геноцида. Формально они отвечали за «поддержание общественного порядка», плюс, как и старостам, им вменяли, по немецким инструкциям, организацию облав, розыск скрывающихся военнослужащих РККА, парашютистов, партизан, членов ВКП(б), советских активистов, выявление лиц, дающих им убежище и пищу; изъятие у населения оружия, радио- и фотоаппаратов, почтовых голубей; погребение трупов.