Иосиф Гофман - Нюренберг предостерегает

В подтверждение своей правоты Елизавета Ефимовна приводит в письме к президенту такие аргументы: «У главного обвинителя от США Джексона было шесть заместителей и шестнадцать помощников. У Р. А. Руденко — один заместитель и четыре помощника.

Американцы привезли в Германию 640 переводчиков, а мы — 40».

Я не вникал в работу переводчиков, но однажды переводчик, мой однофамилец Евгений Гофман, рассказывал, что трудились они порой «до потери пульса».

Еще из письма Елизаветы Щемелевой-Стениной — Б. Н. Ельцину.

«В эпоху гласности общественности стали известны те факты истории, которые обсуждались на Нюрнбергском процессе и были засекречены в течение длительного периода. Имеются в виду такие события, как заключение пакта Молотова-Риббентропа и подписание секретных протоколов к нему, так называемое Хотынское дело и другие. Очевидно, в свое время эти государственные секреты и заставляли придерживаться железной позиции в отношении участников процесса.

Носители секретной информации у нас всегда были под подозрением, тем более, если в их число попадали не очень проверенные люди. А там, в Нюрнберге, таковые имелись, так как у переводчиков-синхро-нистов, например, предпочтение волей-неволей пришлось отдать отменным специалистам перед, так сказать, надежными людьми».

Надо полагать, что к Б. Н. Ельцину письмо бывшего синхронного переводчика, а впоследствии преподавателя престижного вуза, автора вузовских и школьных учебников немецкого языка не попало.

Она получила ответ председателя комиссии по государственным наградам при Президенте Российской Федерации:

«На ваше обращение о награждении особо отличившихся участников Нюрнбергского процесса сообщаем, что Комиссия по государственным наградам на расширенном заседании 12 апреля с.г. рассмотрела данный вопрос.

Учитывая, что правовых оснований для этого по действующему законодательству нет, комиссия приняла решение о нецелесообразности награждения государственными наградами Российской Федерации за участие в Нюрнбергском процессе по наградным спискам 46-47 годов».

Вопрос был рассмотрен 12 апреля, а ответили 14 июля.

Елизавета Щемелева-Стенина обращалась еще во многие инстанции, ко многим начальникам, но безрезультатно.

Что удивительно — в то время, как в стране «непуганных чиновников» ей отказывали в попытке возродить внимание к участникам Нюрнбергского процесса и к самому процессу, союзники по антигитлеровской коалиции наперебой предлагали свои ордена.

Из ноты французского правительства в МИД СССР, 28 октября 1946 года.

В МИД Франции поступило ходатайство о награждении орденом Почетного легиона некоторых представителей союзного обвинения при Международном трибунале в Нюрнберге.

«До принятия определенного решения французские власти желали бы узнать, дает ли Советское правительство свое согласие по этому поводу и не имеет ли оно намерение отметить со своей стороны почетными наградами французских представителей союзного обвинения при этом трибунале».

С чисто французской галантностью подписавший ноту мсье Шер-пантье заключал: «Я был бы весьма благодарен, если бы вы соблаговолили уведомить меня о мнении компетентных советских властей по данному вопросу. Весь к вашим услугам...»

Но советская сторона не торопится идти на поводу. В обстановке строгой секретности начинаются пристрастные консультации наших дипломатов с Генеральной прокуратурой. Завотделом МИД А. Смирнов обращается к заму Генерального прокурора Г. Сафонову. На следующий день, видимо, сочтя ранг вчерашнего обращения недостаточно высоким, заместитель министра иностранных дел В. Декано-зов (впоследствии расстрелянный по делу Берии) шлет депешу Генеральному прокурору К. Горшенину.

Константии Горшенин — Владимиру Деканозову.

«Полагаю, что возражать против награждения наших обвинителей французскими орденами неудобно. Желательно было бы предварительно узнать, сколько человек и кого именно французы собираются награждать.

Это дало бы нам возможность знать, на что французы надеются при нашем ответном награждении их обвинителей, на которое, конечно, придется идти, если мы согласимся на награждение наших участников процесса».

Елизавета Ефимовна в архивах нашла, что французов опередили американцы. Еще в январе 46-го, то есть по завершении предварительного следствия, они известили наш МИД о желании увенчать американскими орденами представителей советского обвинения в Международном военном трибунале, а также предложили список американских, английских и французских обвинителей, которых можно бы отметить советскими орденами. Несколько позже, в феврале 47-го, на наши компетентные органы, все еще не решившие вопрос о взаимных награждениях союзников, сыплются новые предложения: МИД Польши просит согласия на награждение польскими орденами девяти советских участников Нюрнбергского процесса.

О своем решении отметить национальными наградами наших людей одновременно сообщает МИД Чехословакии.

И завертелась бюрократическая карусель уточнения списков, грянул звездный для аппарата час, приспела пора мучительных, но и сладостных чиновничьих раздумий о том, кто достоин, а кто не заслуживает, кого вписать, а кого вычеркнуть.

«Очень похоже, — пишет А. Плутник,— что, решая вопросы о наказании своих граждан, вплоть до физического уничтожения, наше государство в лице своих ключевых институтов было куда менее осторожно и осмотрительно, нежели при рассмотрении вопроса об их поощрении».

В заключение необходимо отметить, что в этом чиновничьем круговороте решение так и не было достигнуто.

Между тем не дать заслуженного — значит, по сути — обокрасть. Но по этой части, надо заметить, наше прежнее социалистическое, а ныне демократическое государство, как и наше славное бюрократическое сословие с его незыблемыми традициями, бо-о-льшие спецы.

На выживаемость проверенный В немыслимые холода,

На семи ветрах просеянный В послевоенные года.

Ю. Сев

Судьба не баловала меня. Иногда мне казалось, что на фронте я себя чувствовал более комфортно, чем в мирное советское время. Конечно, о комфорте на войне, тем более в стрелковом полку, не могло быть и речи. Но, к сожалению, в послевоенное время мне досталось под завязку.

На моем жизненном пути было немало настоящих, верных друзей. Они в трудное время меня поддерживали, приходили на помощь. До конца жизни я им буду благодарен. Большинство моих начальников относились ко мне с уважением, ценили мое трудолюбие.

Я никогда не выслуживался. Помнил и придерживался известного высказывания: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».