Светлана Кайдаш - Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

С чудодейственной силой прозрения Пушкин уловил самый дух художественной натуры Ксении, этого поэтического лица русской истории.

В поэме Н. А. Некрасова «Русские женщины», посвященной подвигу декабристских жен, которые последовали за своими осужденными на каторгу мужьями в Сибирь, есть такие строчки, обращенные поэтом к далекой предшественнице героинь:

Кто же эта Долгорукая, которую — увы! — мы мало помним сейчас, несмотря на надежды Некрасова? Надежды тем более серьезные, что Долгорукая еще до Некрасова была воспета двумя русскими поэтами — Рылеевым и Козловым. Исторические думы Рылеева ставили своей целью «возбуждать доблести сограждан подвигами предков», как определил их смысл А. А. Бестужев, и посвящены лицам историческим: Ивану Сусанину, Петру Великому, Дмитрию Донскому и др. Среди них — три женских портрета: княгини Ольги, жены киевского князя Владимира Рогнеды и Натальи Долгорукой.

Об Ольге и Рогнеде рассказывают летописи, Наталья Долгорукая — лицо частное, ничем не знаменитое. Чем же привлекла она поэта?

Дума написана в 1823 году, за два года до декабрьского восстания. Однако готовиться к нему не только политически, по и нравственно декабристы начали давно, предвидя, какие испытания выпадут их близким. Думая о женском идеальном характере, как он его понимал, Рылеев вызвал из темных глубин истории эту скромную женскую тень — не героиню и не жену героя.

Слава вообще прихотлива, капризна и несправедлива. Тут почти всегда действует суровый закон силы — кто победил, тот и прав, тому пир, тому слава, победителя не судят. Самовластный случай правит державно. Чем же заслужила право на внимание потомков Наталья Долгорукая? Не суетясь в заботе о сохранении событий своей жизни, она, по просьбе сына, к счастью, написала записки «Что мне случилось в жизни моей достойно памяти». Спустя сорок лет после се смерти они были напечатаны ее внуком поэтом Иваном Михайловичем Долгоруким в 1810 году и с увлечением прочитаны русским читающим обществом. Прекрасный слог этих записок, искренность в выражении чувств, женственная непосредственность и одновременно благородная энергия — все это делает записки замечательным литературным памятником. К сожалению, они остались незаконченными, но и в неполном своем виде имеют значение человеческого документа большой силы и исторической подлинности.

Возможно, Рылеев прочитал или сами эти «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева» или подробный рассказ о жизни Долгорукой, составленный на их основе Сергеем Глинкой и напечатанный в 1815 году в журнале «Русский вестник» [70] Образец любви и верности супружеской, или Бедствие и добродетели Натальи Борисовны Долгорукой, дочери фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, супруги князя Ивана Алексеевича Долгорукого.— «Русский вестник», 1815, кн. 1. См. также: «Плутарх для прекрасного пола», ч. 6. М., 1819 — «Наталья Долгорукая, ее записки». .

Однако сюжет думы Рылеева лежит за хронологическими пределами воспоминаний Долгорукой, как бы продолжая их. История несчастного замужества героини, помолвленной со знатным женихом, оказавшимся в одночасье гонимым, которому невеста не изменила, вышла замуж уже за опального и поехала за ним в ссылку,— романтический сюжет сам по себе. Но он остается за пределами рылеевской думы. В ней Наталья Долгорукая, уже вернувшись из Сибири, оплакивает погибшего мужа и постригается в монастырь. Перед пострижением она бродит по берегу Днепра и, прощаясь со своим прошлым, бросает обручальное кольцо в воду — это клятва в вечной любви мужу:

Для Рылеева постричься в монастырь — это заключить себя добровольно в могилу:

А пребывание в монастырской келье — унылое доживание:

Уходили в монастырь калеки, вдовы, постригались от несчастной любви, потерявшие надежду на счастье. Но в монастырях же спасали и счастливое прошлое, которое хотели оставить в воспоминаниях, не растратив в повой жизни, в поисках судьбы. Монастырь был как бы гарантией сохранения любви к покойному мужу, видимо, поэтому и ушла туда Наталья Долгорукая, не пожелав искать себе иного счастья.

Очевидно, Рылеева мучил вопрос: как долго будут помнить близкие его и его друзей по тайному обществу в случае их гибели. И преданная верность Долгорукой мужу, его памяти в монастырском уединении, как прежде в Сибири, взволновала поэта. В пояснении к думе Рылеев написал: «Нежная ее любовь к несчастному своему супругу и непоколебимая твердость в страданиях увековечили ее имя».

14 декабря 1825 года болью отозвалось по всей России. Виселица с пятью казненными, среди которых был и автор думы «Наталия Долгорукова», на многие годы стала мрачным символом николаевского царствования. Десятки декабристов были сосланы в Сибирь. Одиннадцать жен разделили с ними изгнание, ошеломив русское общество своей стойкостью, самоотвержением и несгибаемой волей.

Друг многих декабристов, в том числе Рылеева и Кюхельбекера, слепой поэт Иван Иванович Козлов пишет в это время, вспоминая о потерянных друзьях — казненных и сосланных:

В 1828 году появляется в печати поэма Козлова «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая». Как и Рылеева, Козлова привлекает в Долгорукой необычайная сила женского характера: величие души, органическая готовность к самопожертвованию, беззаветная сила и щедрость любви.

В поэме Козлова Наталья Долгорукая говорит:

Для религиозного Козлова, в отличие от Рылеева, монастырь — «тихая, надежная пристань», где можно искать «спасенья» от бури гибельных страстей героине, «разбитому челну грозой мятежной». Только там для нее «якорь упованья», «и вечность, и любовь». Героине Козлова является во сне покойный муж. Он велит ей идти в монастырь, чтобы приблизиться к нему, пребывающему уже в жизни вечной: