Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

Когда 20 марта 1631 года Людовик написал ей, что Мулен полностью готов к приему Ее Величества, она опять нашла массу отговорок для того, чтобы отсрочить свой отъезд. Кардинал де Ришельё подсказал королю, что его мать, возможно, готовит побег.

Собственно, это было в ее стиле.

Мария находилась на грани отчаяния. Попытки хоть как-то воздействовать на Людовика ни к чему не привели. Почему? Да потому, что каждый раз на пути королевы-матери оказывался «этот гнусный» де Ришельё!

Иногда, уступая приступам ярости, она проклинала себя за слабость. Иногда буквально выла от осознания, что упустила момент, когда можно было проткнуть «отвратительного Ришельё» кинжалом, как делали в ее родной Флоренции. Мария слишком ненавидела кардинала и не могла с этим жить. Такую ненависть может победить только прощение, но ни о каком прощении не могло быть и речи!

Вечером 18 июля 1631 года она все же покинула Компьень. Местная охрана проморгала побег.

На первых порах Медичи намеревалась остаться во Франции, в приграничном городке Ла-Капель, у друга ее любимого сына Гастона маркиза де Варда, который пообещал ей приют. Но о планах королевы стало известно кардиналу де Ришельё.

Опасаясь возможного преследования, Мария (в свою очередь оповещенная) была вынуждена пересечь границу. Вечером 20 июля она прибыла в Авен, ближайший город на принадлежавшей испанцам территории, а потом отправилась в испанские Нидерланды – сначала в Моне, а затем в Брюссель.

Оскар Егер в своей «Всемирной истории» констатирует:

«Завязалась новая испанская интрига: королева-мать бежала из Компьени, где жила под своего рода надзором, в Испанские Нидерланды» 190.

Людовика новость о бегстве матери повергла в ужас. Как водится, он сразу же пал духом, решив, что раз мать на свободе, то она непременно отомстит ему. Уж он-то знал, что она способна отомстить…

Одновременно проснулись и надежды врагов кардинала де Ришельё.

Сам кардинал, казалось, отнесся к сообщению о побеге королевы-матери совершенно равнодушно. Если он и проявил какие-то чувства, которые можно трактовать как опасение, то лишь в связи с тем, что Гастон Орлеанский вновь выступил против своего брата, получив поддержку нескольких герцогов, собравших свои отряды в Лангедоке и готовых к походу на Париж.

Находясь в Брюсселе, Мария писала Людовику гневные письма, обвиняя де Ришельё во всех мыслимых и немыслимых грехах. Она даже обратилась в парижский парламент с призывом осудить кардинала за узурпацию власти в стране. В результате Людовик был вынужден выступить перед судьями и опровергнуть утверждения своей матери.

Историк Энтони Леви пишет:

«С этого момента жизнь Марии Медичи превратилась в печальную повесть об утраченных иллюзиях, бесславном угасании и нищете. Нигде ей не были готовы предоставить приют надолго – ни в Нидерландах, ни в Англии, ни в Германии. Людовик XIII урезал расходы на ее содержание и так и не позволил ей вернуться во Францию, даже когда она оказалась в стесненных финансовых обстоятельствах в Кёльне; такое решение было одобрено Королевским советом в 1639 году» 191.

Гастон Орлеанский тем временем набрал армию и, обретя союзников, в том числе в лице герцога де Монморанси 192, знаменитого своей отвагой и многочисленными победами, вступил в бой с войсками короля и кардинала де Ришельё. Но на деле войска Гастона, пусть и многочисленные, оказались всего лишь «разношерстным сборищем валлонов, испанцев и французских дезертиров» 193. Реальность быстро расставила все по своим местам. Достаточно сказать, что Гастон, редко проявлявший здравый смысл, вдруг двинул войска на три дня раньше, чем было договорено с опытным Генрихом де Монморанси.

Силы испанцев сосредоточились на границе с Францией. Но до успеха восстания в Лангедоке вступать в войну они не намеревались. В конечном счете уверенность кардинала в успехе оправдалась: как бы французы ни сожалели о суровом правлении своего первого министра и об обращении короля с матерью, им еще меньше нравился союз Марии Медичи с младшим сыном, грозивший обернуться вторжением в страну армии наемников.

Первого сентября 1632 года две армии встретились в сражении при Кастельнодари. Королевской армией командовали маршалы Анри де Шомберг и Жак де Ла Форс. Бунтовщиками – герцог де Монморанси и Гастон Орлеанский. Войска короля начали теснить людей Гастона, и он позорно бежал с поля боя, оставивив в полном беспорядке свои силы. Герцог де Монморанси был несколько раз ранен и взят в плен. Военная кампания закончилась полной победой Людовика XIII и кардинала де Ришельё.

Тем, кому удалось бежать и кто мог бы поддаться искушению снова собраться под знаменами Гастона, был преподнесен урок в виде публичной казни герцога де Монморанси.

Это был один из самых родовитых дворян Франции. Он не принадлежал к ярым противникам кардинала, но, на беду, находился под сильным влиянием своей жены, а та была сторонницей Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Фактически именно она, как это нередко бывает в истории, подтолкнула мужа к государственной измене.

Когда истекающий кровью герцог был взят в плен, во французском обществе надеялись, что, учитывая его высокое происхождение, он будет прощен. К Людовику XIII и кардиналу де Ришельё поступали многочисленные ходатайства о помиловании. Но кардинал заявил:

– Нынешнее положение дел таково, что диктует потребность в большом уроке.»Большой урок» был преподнесен 30 октября 1632 года – герцог де Монморанси, еще не оправившийся от полученных ранений, был казнен. Казнь произвела сильное впечатление, ведь речь шла о дворянине, чья родословная велась с X века. По своему положению герцог шел сразу после принцев крови, к тому же он был молод (всего тридцать семь лет), красив, популярен и даже любим, но всегда такой нерешительный король вдруг проявил полную солидарность со своим первым министром. А ходатаям за жизнь мятежного герцога он ответил:

– Я не был бы королем, если бы позволил себе иметь личные чувства.

Вслед за этим полетело немало и других голов. В тюрьмах оказались многие знатные лица Франции. Те же, кому Людовик и кардинал де Ришельё не сумели предъявить реальных обвинений в измене, были устранены при помощи королевских указов, по которым в те времена можно было без суда и следствия бросать за решетку на любое количество лет.

Охваченный паникой Гастон Орлеанский сбежал – сначала в испанский Франш-Конте, а затем в Лотарингию.

Когда Мария Медичи, находившаяся в это время в Брюсселе, серьезно заболела, она потребовала Франсуа Вотье, своего личного врача, которого кардинал де Ришельё бросил в Бастилию. Ей, естественно, было отказано в самой жесткой форме.