Александр Петряков - Великие Цезари

Здесь следует отметить, что «волосатая» Галлия была довольно густо населенной территорией вследствие плодородных земель и сравнительно мягкого климата, и здесь при значительном социальном неравенстве (была своя знать, прослойка зависимого от нее среднего класса, рабы и т. д.) уже отмечалось разделение труда – были земледельцы, скотоводы, ремесленники, торговцы. Существовали и города, точнее, поселения полугородского типа; например, Лютеция, где возник Париж, Ценаб, нынешний Орлеан, и другие. Тут проходили ярмарки, куда стекались купцы из Рима, Греции и других стран, менявших свои цивилизованные товары в основном на вожделенный желтый металл.

Обозначенное Цезарем деление Галлии на три части территориально можно обозначить так: на юго-западе, между Пиренеями и рекой Гарумной (нынешней Гаронной), обитали аквитаны; центральную часть, граничившую на севере с реками Секваной, Сеной и Мозелем, занимали кельты, а север Галлии «в штанах» между Сеной и Рейном был заселен бельгами, наиболее диким и нецивилизованным племенем.

Еще более дикие и вовсе не цивилизованные германцы стремились, естественно, на плодородные галльские земли.

«После этой речи Дивитиака, – читаем в «Записках», – все присутствующие с громким плачем стали просить Цезаря о помощи». Именно это он и хотел от них услышать, а то, что они плакали, так это там как будто и было принято, – разжалобить противника иной раз выгоднее, чем победить. Только секваны не плакали, ни о чем не просили, а «с опущенной головой печально смотрели в землю». Цезарь спросил: а вы что молчите и в землю смотрите? Он спросил их об этом раз и другой, но они продолжали упорно отмалчиваться. Тогда Дивитиак объяснил римлянину причину их молчания: они не смеют ему жаловаться, потому что сами же Ариовиста и позвали, позволив ему и его сородичам жить на их землях, а теперь терпят жестокость и вероломство и не хотят говорить о притеснениях, потому что им первым от Ариовиста и достанется, если он об этом прознает.

Так, стало быть, Ариовист обижает даже секванов? Цезарь изображает возмущение и обещает поговорить с вероломным германцем, на которого в свое консульство возлагал кое-какие надежды, ведь не зря же через сенат прошло постановление о признании Ариовиста царем и союзником римского народа.

У Цезаря, разумеется, уже давно созрел план очередной военной кампании, однако он на этом собрании и словом не обмолвился, что собирается уламывать Ариовиста военной силой.

Так, значит, германец вас обижает? Хорошо, я переговорю с ним, а вы успокойтесь и не хнычьте, Цезарь вас в обиду не даст.

Однако Ариовист, когда к нему прибыли гонцы, чтобы пригласить на переговоры, ответил: «Если бы ему самому был нужен Цезарь, то он к нему и явился бы, а если Цезарю что-либо от него угодно, то он должен прийти к нему». И вообще он удивляется, что нужно римлянам в той части Галлии, которую он завоевал?

До чего наглый народ эти германцы! Галлы, впрочем, не лучше. Цезарь стерпел это, но решил еще раз пригласить Ариовиста на встречу, наказав посланникам, что, если он еще раз откажется от переговоров, передать категорические требования римского проконсула: никаких переселений его сородичей из-за Рейна в Галлию; вернуть эдуям заложников и прекратить их притеснять – эдуи являются друзьями и союзниками римской республики, и по ее законам мы обязаны их защищать. В противном случае Ариовист может нарваться на неприятности. Пусть подумает.

Вождь германцев вновь от встречи уклонился, а Цезарю просил передать, что «право войны позволяет победителям распоряжаться с побежденными, как им угодно; так и римский народ привык распоряжаться с побежденными не по чужому предписанию, а по собственному усмотрению…» Поэтому пусть римляне не мешают ему пользоваться законным правом победителя взимать дань и устанавливать свои порядки. С приходом Цезаря его доходы стали уменьшаться, а это его сильно беспокоит. Поэтому требования проконсула он выполнять не намерен, как не собирается чинить несправедливость относительно эдуев, если они будут исправно платить дань. А если римский военачальник вступится за них силой, то и этого Ариовист не боится – его воины закалены в боях, храбры и неприхотливы. Так что пусть попробует испытать свое военное счастье.

Вместе с этим ответом к римскому полководцу пришло и другое известие, что через Рейн собирается переправляться новая орда германцев, готовых прийти на помощь Ариовисту, если римляне вздумают с ним воевать.

Так что дипломатические ходы были уже бесполезны. Нельзя было терять времени, и со стремительностью, с какой Цезарь делал свои марш-броски, двинулся на Ариовиста и опередил его, не дав захватить столицу секванов Весонтион. А город этот расположен стратегически идеально: его опоясывала, «точно по циркулю», река, а там, где можно было подойти к городу по суше, стояла большая гора. Если бы Ариовист здесь засел, выкурить его отсюда было бы очень непросто, да и времени это заняло бы очень много, потому что в городе было полно продовольствия и оружия.

Здесь Цезарь задержался. Надо было позаботиться о подвозе хлеба и сделать другие приготовления к войне. Во время стоянки его солдаты общались, как это и водится, с местным населением и купцами, и от них они наслушались страшных баек о грозных, рослых и здоровенных германцах, жестоких и неумолимых в бою и, по рассказам галлов, совершенно непобедимых – «во время боя трудно вынести даже выражение их лица и острого взора». Пугали они римлян и непроходимыми лесами, чащами, оврагами, болотами, откуда живыми не выбираются.

У страха, как известно, глаза велики. Золотая римская молодежь, напросившаяся в свиту проконсула в поисках военной славы, струхнула первой, стала проситься в отпуска и писать завещания. Психологическая эта зараза стала молниеносно распространяться среди всего войска, и с этим необходимо было что-то делать.

Цезарь созвал сходку офицеров и центурионов «и в гневных выражениях высказал порицание прежде всего за то, что они думают, будто их дело – спрашивать и раздумывать, куда и с какой целью их ведут…»

Да и чего в конце концов они так панически боятся? Цезарь пока вовсе не намерен воевать с Ариовистом, он хочет с ним договориться миром, ну а если все же он «под влиянием бешенства и безумия» начнет войну, то «зачем они отчаиваются в своей собственной храбрости и осмотрительности своего полководца?». Они боятся германцев, тех самых германцев, что уже не раз испытали силу римского оружия? Вспомните хотя бы Мария, разбившего кимвров и тевтонов. Да и гельветы не раз выходили победителями в сражениях с германцами, а ведь мы с вами совсем недавно разбили их в пух и прах, так чего же бояться?