Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

В общем, с логико-методологической и конкретно-исторической точек зрения гипотеза русской власти как особого вида власти не выдерживает критики. Субстанциально, сущностно «русская власть» ничем не отличается от «немецкой», «французской», «американской» или иной другой национальной формы власти - по крайней мере, в рамках иудеохристианской цивилизации. Можно и впредь пользоваться звучным термином «русская власть», но при этом отдавая отчет, что, поскольку за термином не стоит научное понятие , то это не более чем броская метафора, синоним власти в России .

Может показаться, что после резюме о несостоятельности исторической части гипотезы анализ ее актуальных импликаций вообще теряет смысл. Однако, поскольку именно впечатление удачного предсказания делает гипотезу популярной, то обратиться к современности просто необходимо. Для начала я собираюсь показать, что из содержания самой гипотезы (которую в целом квалифицирую как ошибочную) вовсе не следует приписываемый ей вывод, а именно: что современная власть в Российской Федерации, конкретнее, режим Владимира Путина, представляет собой новое издание, новую конкретно-историческую структуру русской власти. (В данном случае надо отметить, что на поприще доказательства этого тезиса особенно активно подвизается Юрий Пивоваров, в то время как его бывший соавтор Андрей Фурсов гораздо более осторожен в своих оценках.)

Начну с напоминания об одном очень важном пункте гипотезы русской власти, а именно, тезисе об обратно пропорциональном отношении между численностью господствующей группы (функционального органа) в каждой новой исторической структуре русской власти и объемом собственности, принадлежащей этой группе[230]. Совершенно непонятно, почему эта тенденция объявляется специфически русской. Увеличение объема бюрократии составляет ровно такую же универсальную историческую закономерность, как истончение слоя собственности, принадлежащего старым элитам. В Англии, Франции и Германии точно так же, как и в России, чиновники обладали меньшей собственностью в сравнении с дворянами, а те, в свою очередь, в сравнении с крупной знатью. Что же здесь оригинально русское?

В современной России класс чиновничества численно значительно вырос в сравнении с Советским Союзом, но еще значительнее выросла принадлежащая чиновникам материальная субстанция. Подчеркну, не та субстанция, которой чиновники распоряжаются от имени государства, а их личное богатство, частная собственность. Более того, главным стимулом и мотивом прихода на государственную службу стало именно личное обогащение. И как же все это соотносится с упомянутой выше тенденцией обратно пропорционального отношения?

Можно, конечно, возразить, что таково начало нового исторического цикла, что это, де, новые бояре, которым на смену придут новые дворяне. Но если идти путем исторических аналогий, то разве не олигархи – современные бояре, а чиновники, соответственно, дворяне? Несмотря на серьезные противоречия между ними, они составляют две основные группы нового правящего класса, имеющего общий базовый интерес – превращение государственной собственности в частную и увековечение своего статуса. В этом смысле у чиновничества и олигархического сословия общая субстанция и общий идеал, различаются лишь социальные роли и стратегии. Одни уже добились успеха и приблизились к социальному идеалу, а другие – стремятся к нему, одни действуют формально извне системы госуправления, другие – изнутри.

Принципиально важно отметить, что чиновники не просто служат государству как знаменателю общественных, надгрупповых и надкорпоративных интересов, получая за эту службу ненаследуемые привилегии. – Такая модель государственной службы предполагается гипотезой о русской власти. - Они используют службу для реализации группового, частного интереса - конвертации государственного имущества в передающуюся по наследству частную собственность. Образно говоря, не чиновники для государства, а государство для чиновников. Традиционный служилый класс превратился в элиту, и, трансформируясь, раздербанил и приватизировал государство[231].

Попутно отмечу, что похожую трансформацию, по сообщениям синологов, пережило чиновничество на заключительном этапе эпохи Хань. Вероятно, такие процессы вообще характерны закатным историческим эпохам.

Да и в гипотезе русской власти они свойственны не восходящей, а нисходящей ее стадии, не генезису, а разложению. Другими словами, наложение концептуальной сетки гипотезы на актуальные политические и социэкономические процессы ведет к выводам, прямо противоположным тем, которые делаются ее апологетами. Путинское правление выглядит не новым триумфальным началом после ельцинского упадка, а историческим финалом, окончательным крахом русской власти.

Не сомневаюсь, что для кого-то подобная концептуализация (кстати, напрямую вытекающая из теоретической конструкции гипотезы русской власти) неприемлема идеологически, особенно ввиду мрачных политических импликаций. Ведь нисходящая стадия, разложение русской власти, согласно гипотезе, прямехонько ведут к Смуте, к революции.

Впрочем, я далек от мысли объяснять псевдонаучную апологетику актуального режима как реинкарнации традиционной русской власти сугубо конъюнктурными, шкурными мотивами. Во многом это заблуждение вызвано своеобразной оптической иллюзией: сходство и параллели некоторых современных форм и структур со старорусскими и коммунистическими образцами невольно наводят на мысль о повторяющемся содержании, о проявлении в новую эпоху старой сути. Афористичным выражением этого настроения стала фраза «златоуста» ельцинской эпохи Виктора Черномырдина: какую партию у нас ни строй, все равно получается КПСС.

Вот и выстраивается ряд соблазнительно простых параллелей и сравнений: «Единая Россия» - новая версия КПСС; так называемые питерские «силовики» - новые опричники и т.д., и т.п. Какое-то внешнее сходство (хотя и притянутое за уши), может быть, удастся обнаружить, но внутреннего, сущностного нет ни гран. Скажите на милость, как можно сравнивать тупую и беспомощную «Единую Россию» с самой эффективной политической организацией первой половины XX в. – большевистской партией? Что общего между опричниками Иоанна Васильевича, чекистами Иосифа Виссарионовича и дельцами-нуворишами в погонах Владимира Владимировича? Разве предположить, что именно так кончается русская власть: «не вскрик, а всхлип…»? Буквально по знаменитому афоризму о повторении истории в виде фарса, новое издание «великой и ужасной» русской власти – не более чем симулякр, жалкая и лишенная жизненного содержания копия прежних образцов.