Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

Прагматизм проявляется и в отвержении подавляющим большинством отечественного общества самой возможности конфронтации с Западом. «Даже в разгар косовского кризиса (апрель 1999 г.) подавляющее большинство россиян (85 %) не желали участия России в военном конфликте с НАТО на стороне Югославии. Тогда же большинство опрошенных выступали против присоединения Югославии к союзу России и Белоруссии… поскольку это присоединение вовлекло бы Россию в конфликт с НАТО». Несмотря на некоторые колебания, остается стабильно невысокой и доля русских (12-13 %), обнаруживающих консолидирующий потенциал в идее противостояния Западу[334].

Итак, хотя такая константа русского геополитического кода как амбивалентность восприятия Запада полностью восстановилась, интенсивность негативного модуса Запада значительно снизилась. В целом отношение к нему в современной России стало гораздо более рациональным и прагматичным.

Как уже отмечалось, геополитические константы – едины для элиты и простого общества. Однако их содержание может варьироваться для разных социополитических и культурно-идеологических групп. В случае с амбивалентностью это различие особенно наглядно. Выше была описана массовая ментальность, в то время как амбивалентная ментальность элиты имеет другое наполнение. Хотя общая схема – Запад как соблазн и угроза одновременно – сохраняется, содержание соблазна и угрозы видится качественно иначе.

Главный приз в отношениях с Западом для элиты состоит не в достижении западного качества жизни (сей «план» уже давно перевыполнен) или, тем более, в реализации западных идеалов на отечественной почве (в подобное намерение способны поверить разве что клинические идиоты), а в интеграции в глобальную элиту в качестве равноправного члена. Эту надежду питает контроль российской элиты над глобальными ресурсами современного мира – нефтью, газом, цветными и редкими металлами, ядерным оружием. В то время как главная угроза – ассоциируемое с Западом опасение утраты политической власти и, соответственно, экономических ресурсов. Этот страх заметно усилился после волны «цветных революций», прокатившихся в постсоветском пространстве. В этом смысле «контрреволюционная» истерия Кремля, прикрывающаяся лозунгами защиты национального суверенитета и политической стабильности, в действительности выражает групповые потаенные фобии и страхи.

Для отечественных нуворишей капитальная угроза Запада заключается в потенциальном правовом преследовании и конфискации выведенных из России активов. «Дела» Павла Бородина и Евгения Адамова, свернутые расследования отмывания российских денег через «Бэнк оф Нью-Йорк» и пропажи кредита МВФ 1998 г. России, принуждение к допросу Андрея Вавилова, а также множество других, менее известных эпизодов, свидетельствуют о том, что подобная перспектива не иллюзорна. Российская элита, вне зависимости от ее отношений с Кремлем, поставлена Западом перед стратегической дилеммой: поддерживать любую российскую власть, обеспечивающую государственное «крышевание» отечественной буржуазии на международной арене, или попытаться обменять российскую идентичность на интеграцию в глобальное сообщество (как минимум – на неприкосновенность капиталов).

Отношение российской элиты к Западу прекрасно описывается классическим психоанализом: комплекс неполноценности порождающий комплекс превосходства. Российская элита критически зависима от Запада в финансовом, социокультурном и экзистенциальном отношениях. Она хранит деньги в западных банках, отдыхает на Западе, там учатся ее дети и живут ее семьи[335]. А ведь не зря сказано: где сокровище ваше, там и сердце пребудет ваше. Сердце российской элиты – на Западе. Поэтому грозные антизападные демарши Кремля выполнены по рецептам Бендера: Киса! Надувайте щеки!

Разумеется, это не более чем схематичный набросок, призванный продемонстрировать, как общая для России форма амбивалентной ментальности наполняется различным содержанием. Однако расхождение между элитой и отечественным обществом не сводится лишь к этому пункту, они разделены не только в социоэкономическом и социокультурном, но также в антропологическом и экзистенциальном отношениях. Этот разрыв настолько всеобъемлющ, а отечественная элита столь глубоко вовлечена в Запад, что можно смело говорить о реанимации еще одной русской константы – «внутреннего Запада». Как и столетие тому, Россия снова оказывается миром миров, страной, где сосуществуют и противостоят друг другу преуспевающая вестернизированная элита и пораженное в основных человеческих правах автохтонное большинство.

В полной мере сохранила свое значение для русского сознания и константа дуализма Запада, хотя само содержание этого дуализма изменилось. На этот раз водораздел проходит по оси «опасность-безопасность». «Проявляется различное отношение значительного числа россиян, с одной стороны, к странам Западной Европы, которые, как правило, не воспринимаются в качестве военно-политической угрозы и, с другой стороны, к США, которые традиционно ассоциируются с такой угрозой. Образ Запада в массовом сознании россиян в данном случае как бы раздваивается, разделяется на образ Западной Европы и образ США, которые оцениваются и воспринимаются по-разному»[336]. Данное наблюдение относится к 2001 г. После нападения США на Ирак, против чего выступали поддержанные Россией Франция и Германия, дуализм Запада в русском восприятии лишь усилился. Причем блок НАТО дифференцируется от Европы и ассоциируется преимущественно с США.

Предпочтение Европы подкрепляется также ее статусом главного торгово-экономического партнера России и преобладанием человеческих контактов именно с этой частью Запада, а не с США[337].

В ретроспективе последних 10 лет доля положительных оценок США у российских респондентов неуклонно уменьшалась при не менее неуклонном росте отрицательных оценок: в 2003 г. число положительных оценок более чем в два раза превышало число отрицательных (55,7 % против 24 %). В то время как соотношение положительных и отрицательных оценок Франции и Германии оставалось относительно устойчивым при очевидном преобладании положительных. Однако негативизация облика США не спровоцировала драматического роста русской враждебности в отношении этой страны и даже отрицательной оценки перспектив российско-американских отношений. Опасаясь усиления военно-политического влияния США в мире, наши соотечественники не были склонны считать значимой угрозу ухудшения отношений между двумя странами; относительно больше их беспокоила возможность падения курса доллара! [338] США для русского общественного мнения несравненно меньшая угроза, чем жупел исламского фундаментализма.