Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

В целом русский антиамериканизм носит политически умеренный, пассивный и исключительно вербальный характер. Он не имеет таких экстремальных проявлений, как террористическая активность, и не поднимается даже до уровня массовых публичных акций антиглобалистского толка. В интеллектуально-идеологическом и организационно-политическом плане современный русский антиамериканизм ничем не обогатил мировой антиамериканизм; наоборот, он питается импортированными идеями и концепциями, активно использует интеллектуальную аргументацию, рожденную в самих США[339]. По части отношения к Соединенным Штатам современные русские демонстрируют образцы умеренности и реализма, тем более ошеломляющие ввиду еще свежей в памяти недавней тотальной конкуренции двух мессианских сверхдержав.

В контексте дуалистичного Запада русские в целом тяготеют к европейской континентальной (условно – социал-демократической) модели организации социально-экономической жизни, имплицитно или явно противопоставленной англосаксонской либеральной модели. Однако ассоциация с Европой далеко не полная, потому что в части восприятия пространства, по некоторым важным ценностным ориентациям и культурным моделям русским гораздо ближе американцы, чем европейцы. Тем не менее, этот разброс остается в рамках западного вектора.

Магистральный вопрос цивилизационного самоопределения России: считать ли ее частью Европы или же особой цивилизацией? На первый взгляд, эта фундаментальная дилемма решается отечественным массовым сознанием в пользу русской особости. По опросам различных социологических центров, с конца 1990-х гг. около трех четвертей населения России устойчиво поддерживали тезис: «Россия – особая цивилизация, и западный образ жизни в ней никогда не привьется». В то же время доля наших соотечественников, считающих, что Россия должна жить по правилам, принятым в современных западных странах, составляла около 1/5. Если к этому добавить, что с началом нового века в общественном мнении возобладала идея «особого пути» России, картина, кажется, приобретает завершенный характер[340]. Однако, как говорится в скабрезных сценах американских комедийных фильмов: «Это не то, что вам кажется».

В действительности мы имеет дело с устойчивым, воспроизводящимся на каждом новом крупном историческом этапе развития страны парадоксалистским определением русской цивилизационной идентичности: особая идентичность в широком западном контексте или, короче, Россия как другая Европа . Эта точка зрения преобладала на всем протяжении дореволюционной эпохи. Не смогла подавить прозападного вектора массового сознания и претензия особой цивилизационной идентичности Советского Союза, более того, советская культурно-идеологическая стратегия парадоксально его усилила. Наконец, в постсоветскую эпоху внешне произошло возвращение к дореволюционной формуле российской идентичности, которая, по причине освобождения России от «внутренного Востока» имперского наследства – Закавказья и Средней Азии, выглядит сейчас даже более убедительно, чем в XIX в.

Парадоксалистская формула российской цивилизационной идентичности имеет и убедительное социологическое подтверждение. «Практически 2/3 россиян считают Россию естественной частью Европы и полагают, что в дальнейшем она будет теснее всего связана именно с этим регионом мира, тогда как число активно проповедуемого сегодня (опрос проводился в марте 2000 г. – В.С. ) евразийства составило не более 1/3. Уровень значимости для россиян азиатских стран в целом сравнительно невелик. Само слово “Европа” в ассоциативных рядах массового сознания россиян окрашено значительно позитивнее, чем “Азия”…». К этому стоит добавить зафиксированную всеми социологическими службами преобладающую ориентацию русских не только на западные потребительские образцы, но и на западные модели общественного устройства.

Расшифровка концепта «евразийства» показывает, что отечественное массовое сознание вкладывает в него совсем не тот смысл, что идеологи и теоретики этого маргинального интеллектуально-идеологического течения. Для русских «евразийство» не особая цивилизационная идентичность, а, прежде всего, недостаточно цивилизованный, недоевропейский (и именно в этом смысле азиатский!) характер отечественной экономики, а также некоторые особенности русского национального характера. В том, что касается культуры, которой во всех известных определениях цивилизаций отводится ключевая роль, подавляющее большинство русских придерживается мнения о европейской природе отечественной культуры.

В той степени, в какой социология фиксирует «евразийскую» тенденцию массового сознания, она оказывается по преимуществу (если не исключительно) рационализацией ощущения, что русские все-таки не вполне европейцы. Но при этом они чувствуют себя несравненно ближе к Западу, чем к Востоку, и материальные факторы в этом выборе не имеют значения. Ни одна из стран Азии, включая сверхразвитую Японию, не рассматривается русскими как желательное место эмиграции[341].

На исходе XX в. Восток перестал играть ту двойственную роль, которую он имел для русской цивилизационной идентичности вплоть до 1990-х гг. С одной стороны, наличие обширного «внутреннего Востока» в составе континентальной империи порождало естественные предположения о ее незападной или, как минимум, дуалистичной (западно-восточной) природе. С другой стороны, «цивилизаторская миссия» на Востоке служила ключевым аргументом в пользу западной идентичности России. Она несла Востоку плоды западного «просвещения», точно так же, как до этого защищала Запад от натиска восточных «варваров».

«Внутренний Восток» исчез с необычайной легкостью и быстротой, подтверждая, что русские уже давно тяготились этой ношей. Хотя для тех из них, кто был брошен в Закавказье и Средней Азии, освобождение от «миссии белого человека» стало трагедией. В исторический архив была сдана советская идея лидерства в отношении бывшего колониального Востока. Попытки ее реанимации в некоторых неоевразийских концепциях лидерства (или со-лидерства) России в мире Юга в его противостоянии Северу не находят позитивного отклика в массовом сознании.

Современные русские ангажированы Востоком – эмоционально-аффективно и интеллектуально - несравненно меньше, чем Западом. Если отношение к Западу вообще и отдельным западным странам, в частности, подвержено переменам и колебаниям, то отношение к Востоку - несравненно более стабильное и спокойное, неинтенсивное, эмоционально и интеллектуально ненасыщенное.

Однако в последние несколько лет наметилась тенденция возвращения Востока в «активную» часть русской ментальной карты. Хотя его восприятие в целом остается позитивным, с начала XXI в. постоянно увеличивалось число русских, отрицательно относящихся к Китаю: если в 2001 г. 38,8 % респондентов относились к нему положительно, а 20,8 % отрицательно, то в 2003 г. это соотношение составило 36,8 % против 32,2 %[342]. Восхищение экономическим рывком «желтого гиганта» начало сменяться опасениями насчет потенциальной угрозы с его стороны российским восточным территориям.