Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Однако целей своих реформаторы достигли только отчасти. К моменту завершения летом 1994 г. первого — чекового — этапа приватизации две трети ВВП России производились в негосударственном секторе экономики. Однако приватизация «по Чубайсу» породила и ряд изъянов в отношениях собственности. Три четверти промышленных предприятий оказались приватизированы по «второй модели», то есть их собственниками, обладавшими контрольным пакетом акций, стали трудовые коллективы, заинтересованные больше всего в повышении заработной платы, а не в развитии производства. Не возник и многочисленный «средний класс», который мог бы служить надежной социальной опорой новой конструкции государства. Владельцы ваучеров могли сами обменять их на акции предприятий, и те, кому это удалось, не остались внакладе, но таких было очень немного. Остальные вынуждены были прибегнуть к услугам чековых инвестиционных фондов. Предполагалось, что фонды, сосредоточивая у себя ваучеры, сформируют портфели акций промышленных предприятий, а граждане, ставшие владельцами акций ЧИФов будут получать дивиденды. Однако считанные единицы из 2000 возникших по всей стране ЧИФов превратились в устойчивые инвестиционные компании, а подавляющее большинство их бесследно исчезли, оставив доверчивых граждан с носом и обогатив собственное руководство, по позднейшей оценке Анатолия Чубайса, «неквалифицированное, а то и просто полууголовное». Не доверяя ЧИФам и не имея возможности купить непосредственно акции известных предприятий, многие владельцы ваучеров продали их по дешевке перекупщикам, действовавшим в интересах владельцев крупных капиталов.

В результате законодательной необеспеченности и торопливости вместо «народного капитализма» приватизация на практике открыла дорогу усиленной концентрации капитала в руках немногочисленной (по весьма приблизительным расчетам авторитетных экономистов — не более 10 000 человек) группе оборотистых дельцов, тесно связанных с чиновным миром.

Падения производства и роста цен приватизация не остановила. За первые три квартала 1992 г. производство мяса и колбас сократилось на 30 %, страна по большей части перешла на хлеб и макароны. Естественное недовольство «временными трудностями», конца которым было не видать, подпитывало разнообразную оппозицию.

Общественное мнение было глубоко возмущено тем, что новая элита, вступившая в борьбу с номенклатурой под лозунгами «борьбы с привилегиями» за идеалы социальной справедливости и построение общества «равных возможностей», оказавшись у власти, немедленно стала распоряжаться казенной собственностью, как своей частной. Освобожденная пресса смаковала подробности строительства находящимися у власти «демократами» шикарных дач и вселения председателя Верховного совета Руслана Хасбулатова в роскошную квартиру, предназначавшуюся некогда для семейства Леонида Брежнева. Генералы демократической гвардии, занимая высокие посты в системе государственного управления, входили в руководство коммерческих структур и банков, обеспечивая им льготные условия за счет «административных ресурсов».

Одновременно свертывались привычные формы общественного потребления, стремительно ухудшалось общедоступное медицинское обслуживание, большинство потеряло возможность пользоваться железнодорожным и авиационным транспортом. Не выдерживали и уходили из власти идейные «демократы первой волны». Газета «Известия», в эпоху перестройки — флагман демократической прессы, теперь убеждала читателей не ждать «нового светлого будущего» от «демократов от КПСС и их опоры — биржевиков, воротил теневого бизнеса, спекулянтов-перекупщиков и прочих уважаемых деловых людей». Нарастание социальных контрастов, вообще непривычных для России, в самых резких и неприкрытых формах, какие в массовом сознании связывались скорее с «банановыми» республиками, нежели с «процветающим Западом», уязвляли самолюбие. Страна явно становилась «державой второго сорта».

Коммунистическая оппозиция начинала смыкаться с «державной», образуя диковинный «красно-коричневый» альянс. На оппозиционных митингах алые коммунистические стяги мирно соседствовали с церковными хоругвями, а портреты государя императора Николая II — с изображениями его убийцы Ленина.

Естественным средоточием оппозиции правительственному курсу стал Верховный совет. Первая крупная схватка развернулась в декабре 1992 г. на VII съезде народных депутатов. Депутаты потребовали отставки Гайдара и правительства и наделили себя правом приостанавливать решения президента и правительства. Тогда Борис Ельцин с трибуны съезда обратился через головы депутатов непосредственно к гражданам России. Обвинив съезд в саботаже реформ и создании из Верховного совета «оплота консервативных сил и реакции», президент потребовал проведения всенародного референдума. Вопрос он предлагал только один: «Кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса, возрождение Российской Федерации: нынешнему составу Съезда и Верховного совета или президенту России?» Огласив этот своеобразный ультиматум, Ельцин покинул съезд, предложив последовать за собой всем своим сторонникам, которых оказалось немного. Съезд в свою очередь принял обращение к гражданам России, в котором обвинил президента в превышении полномочий.

Отношения исполнительной и законодательной власти зашли в тупик. Временному разрешению конфликта способствовал председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. Благодаря его энергичному вмешательству лобового столкновения на сей раз удалось избежать. 14 декабря правительство возглавил пользовавшийся полным доверием «красных директоров» глава «Газпрома» Виктор Черномырдин, заявивший, что он «за рынок, но не за базар», но на деле продолжавший, хотя и менее энергично, мероприятия гайдаровского правительства.

Шаткий компромисс рухнул уже в феврале. На заседании президиума Кабинета министров 11 февраля Борис Ельцин решительно стал на защиту Гайдара. «Не могу согласиться, — заявил президент, — что экономические реформы в России пошли по худшему варианту. Они пошли по единственно возможному варианту». Причину того, что реформы потребовали больших жертв и не дали скорого результата, президент видел в «разногласиях между законодательной и исполнительной властями по вопросу ограничительной финансовой, денежно-кредитной политики». Законодателям было ультимативно предложено или дать возможность правительству проводить жесткий экономический курс, или провести референдум, на котором граждане решат, президенту или парламенту готовы они предоставить решающие властные полномочия.