Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Помимо проектов Пестеля и Муравьева, до нас дошли сочинения и других, более умеренных заговорщиков — например, Федора Глинки, Николая Тургенева, Михаила Фонвизина. В последнее время, в значительной степени под влиянием историографической усталости от «трех этапов русского революционного движения» и усиления интереса к истории русского либерализма, почти все декабристское движение, за исключением лишь «тоталитарного» Пестеля, стали трактовать как либеральное.

Действительно, в заговоре были очень разные по своим взглядам и стремлениям люди. Николай Тургенев, Михаил Фонвизин, Федор Глинка были бесспорными либералами, всегда ставившими под сомнение революционные идеи и методы захвата власти. Особенно показательна фигура первого. Сын директора Московского университета, друга Новикова, масона, он учился в Москве и Геттипгене. Вернувшись в Россию, служил в Государственном совете и министерстве финансов, стал одним из крупнейших экономистов своего времени. Его книга с сухим названием «Опыт теории налогов» выдержала два издания и была интеллектуальным бестселлером своего времени.

В десятой главе «Евгения Онегина» при описании декабристских собраний есть слова: «Одну Россию в мире видя,/ Преследуя свой идеал,/ Хромой Тургенев им внимал/ И, плети рабства ненавидя,/ Предвидел в сей толпе дворян/ Освободителей крестьян». Действительно, и государственная служба, и литературная деятельность, и участие в Союзе благоденствия, и директорство в Северном обществе для Тургенева были средствами для достижения главной цели — освобождения крестьян. Ибо: «Какое просвещение может быть там, где факел христианства еще не рассеял сумерки варварства; какая цивилизация — там, где человек порабощен человеком!» Он пытался и практически облегчить положение крестьян — перевел своих крепостных с барщины на оброк, в 1821 г. передал им безвозмездно тысячу рублей, организовал больницу.

В 1824 г. он уехал за границу «для поправления здоровья» и в восстании не участвовал, но за активную деятельность в тайных обществах был приговорен к смертной казни (замененной впоследствии вечной каторгой) и в Россию не вернулся, став, очевидно, первым русским политэмигрантом.

В 1847 г. Тургенев издал свой знаменитый трехтомный труд «Россия и русские», в первом томе которого поместил свои воспоминания, во втором — общий очерк политической и социальной жизни России, в третьем — проект грядущих преобразований. Здесь он остался верен себе: сначала отмена крепостного права, реформа судопроизводства с введением суда присяжных, выборность администрации и реформа местного самоуправления, свобода печати. Только затем Тургенев предполагал установление конституционного строя, основанного на основном законе (как и Пестель, он назвал его «Русской правдой») и разделении властей. При категорическом отрицании им любых насильственных методов вся надежда оставалась на мудрость верховной власти. Действительная история реформ Александра II показала цену такой надежде.

После восстановления в 1856 г. в гражданских правах он приезжал в Россию, горячо участвовал в обсуждении крестьянской реформы. Когда в феврале 1861 г. в церкви русского посольства в Париже читался манифест об отмене крепостного права и священник вынес крест, все присутствовавшие посторонились, уступая дорогу Николаю Тургеневу и признавая тем самым его вклад в великое дело.

Тургенев был автором «либеральной» концепции истории тайных обществ в России. Согласно этой концепции, не только сам ее автор, но и большинство других участников этих организаций никогда не желали насильственного переворота, цареубийства и республики. А если какое-то тайное общество и желало всего этого, то сам он, Тургенев, никогда в такой организации не состоял. Правда, далеко не все декабристы были впоследствии согласны с этой концепцией. Так, Сергей Волконский, создавая на старости лет свои мемуары, заметил по поводу книги Тургенева «Россия и русские»: «Случай, за который радуюсь за Тургенева, выпихнул его лично из Верховного уголовного суда, но не было ли ему еще более в обязанности не порочить печатно своих собратьев?». Интересно, что в последнее время в отечественной историографии взгляды Тургенева возрождаются. Так, В. М. Бокова в своей книге по истории тайных обществ сомневается в «революционной природе» движения по причине «слабого присутствия намерения захватить власть и править самим». Разумеется, с таким подходом трудно согласиться. В очень неоднородном, «густонаселенном» и противоречивом декабристском движении всегда существовали и боролись революционная и либерально-реформистская линии (а порой и переходили из одной в другую, как у Никиты Муравьева), но первая несомненно преобладала. Это обстоятельство хорошо показывают слова Пестеля на следствии: «Тайное наше общество было революционное с самого начала своего существования, и во все свое продолжение не преставало никогда быть таковым.

Перемены, в нем происходившие, касались собственного его устройства и положительного изъяснения его цели, которая всегда пребывала революционная, и потому не было члена в Союзе, на которого бы Союз не надеялся именно для произведения революции, содействия ее успехам или участия в ней». Думается, что категоричному утверждению ключевой фигуры десятилетнего тайного заговора можно верить.

Разногласия Северного и Южного обществ помешали их объединению. Петербургские совещания весны 1824 г. закончились, вместо объединения, скорее, отчуждением двух тайных обществ и их лидеров. Пестель переживал случившееся как тяжелое поражение: «Я начинал сильно опасаться междуусобий и внутренних раздоров и сей предмет сильно меня к цели нашей охладевал». Как он признался на следствии, «Русская правда» «не писалась уже так ловко как прежде». Своим соратникам и друзьям в 1824 и 1825 гг. он не раз говорил о желании покинуть общество, уехать за границу — потому что только так он сможет доказать своим единомышленникам, что он не честолюбец, который «намерен половить рыбку в мутной воде».

Сергей Волконский сетовал впоследствии, что отговорил Пестеля от этой идеи. «Он был бы жив, и был бы в глазах Европы иным историком нашего дела, как так недобросовестно, и скажу даже лживо выказал печатно Николай Тургенев, который уверяет, что не был членом общества», — писал он в мемуарах.

По воспоминаниям же Николая Лорера, в ноябре 1825 г. Пестель заговорил с ним о необходимости «принесть государю свою повинную голову с тем намерением, чтоб он внял настоятельной необходимости разрушить общество, предупредив его развитие дарованием России тех уложений и прав, каких мы добиваемся». Но ни один из своих планов Пестель воплотить в жизнь так и не успел. Как известно, он был арестован 13 декабря 1825 г. по доносу своего подчиненного, капитана Майбороды, принятого им же в тайное общество.