Андрей Буровский - «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России

Этот фон делал защиту рушащегося строя очень трудной.

Да и сам царь вел себя поразительно неуверенно. Много лет он категорически настаивал на том, что самодержавная неограниченная власть — это «завет предков» и «Божье предначертание». С упрямством, которого хватило бы на все поголовье ослов Российской империи, он не хотел поступиться даже самой ничтожной толикой власти. Но едва его трон стал валиться всерьез — он даже не попробовал его удержать, не стал бороться за этот самый «завет предков». С «окаменелым нечувствием» подписывал этот человек одно отречение за другим, «сдавал Россию, будто эскадрон сдавал». {194} 194 Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

Почему? События вышли из-под контроля, и он, слабый человек, пошатнулся? Или в глубине души и он, по обязанности сопротивляясь изо всех сил, не имел ничего простив революции? В конце концов, ведь царей воспитывали на тех же образцах, включая братьев Гракхов и «героев Французской революции».

А тут еще ближайшие к Николаю II генералы, члены его свиты заявляют: надо отречься от престола. Ждут отречения. Особенно сильное впечатление на императора произвел переход его личного конвоя на сторону восставших.

28 февраля Николай II утратил связь со Ставкой, а проехать в Царское село не смог. 1 марта он прибыл во Псков, где находился штаб главнокомандующего армиями Северного фронта генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (1854–1919). Полная неопределенность, и все окружение — за отречение.

2 марта около 15 часов он отрекается от престола в пользу сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича. К вечеру приезжают делегаты Государственной думы — член Государственного совета Александр Иванович Гучков (1862–1936) и националист и монархист (!) Василий Витальевич Шульгин (1878–1976). При них царь пишет еще одно отречение, за себя и а сына.

Само по себе отречение было совершенно незаконным: император отрекался от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея не в пользу Государственной думы или народа, а в пользу брата Михаила.

Отречение вообще не предусмотрено Законом о престолонаследии. Сперва надо бы изменить закон, а потом уже и отрекаться, Но времени нет!

Согласно законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к сыну, не мог отказаться за наследника от его прав до достижения им совершеннолетия. Не мог Николай II отречься от имени сына, не попирая законов своего же собственного государства.

Более того. Никакого Манифеста от отречении не было. В мартовских газетах 1917 г. был опубликован Манифест, начинавшийся словами: «Мы, Божией Милостию Николай Второй…». Но это подлог. Николай II написал не Манифест, а телеграмму в Ставку — начальнику штаба, генерал-адъютанту, Генерального штаба генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву (впоследствии — создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии, активный участник Белого движения; 1857–1918).

«Ставка

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков

2-е марта 15 час.____мин. 1917 г.

Незаконность отречения очевидна всем, однако оно всех устраивает.

Гучков и Шульгин просят Николая II подписать два последних указа: о назначении князя Георгия Евгеньевича Львова (Рюриковича, кстати, чей род подревнее Романовых будет; 1861–1925), члена Московского комитета партии «прогрессистов» (ранее, с 1905 г., состоял в партии кадетов) председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929) — верховным главнокомандующим. Уже бывший (после отречения!) государь подписал указы, датировав 14-ю часами — то есть временем, когда императором еще был.

А 3 марта в Могилева Николай заявляет главе штаба генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком государь собственноручно писал о согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «„чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование». {195} 195 Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

Опираясь на первое и единственно известное отречение, 3 марта Михаил Александрович в свою очередь отрекся от престола.

И не нашлось в многочисленном роду Романовых человека, который осмелился бы сказать: «Теперь престол мой». Никто не объявил себя царем, никто не поднял армию, чтобы самому взойти на престол.

Великий князь Кирилл Владимирович лично привел в Таврический дворец гвардейский экипаж императорской яхты «Штандарт», всегда стоявшей у Дворцовой набережной — присягать новому трон.