Вадим Долгов - Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою

Другое упоминание о «играх-турнирах» содержится в московском летописании и относится уже к XIV веку. На него обратил внимание еще великий русский историк Н. М. Карамзин: «В 1390 году знатный юноша, именем Осей, сын великокняжеского пестуна, был смертельно уязвлен оружием в Коломне на игрушке, как сказано в летописи; сие известие служит доказательством, что предки наши, подобно другим европейцам, имели рыцарские игры, столь благоприятные для мужества и славолюбия юных витязей». То, что турниры проводились, сомнения не вызывает, однако отношение к ним было не столь серьезным, как в Западной Европе. Вокруг было полно настоящих врагов: славу и честь русские воины предпочитали искать не в игровых столкновениях, а в настоящих.

Как ни покажется странным, поединки на Руси устраивались не только между людьми. Нет, конечно, русские рыцари не сражались с ветряными мельницами, подобно Дон Кихоту. А вот показательные поединки «человек против медведя» устраивались. Это была опасная забава, напоминавшая бой древнеримских гладиаторов.

Интересный пример единоборства с медведем описан в книге английского посланника Джильса Флетчера, побывавшего в России в 1588 году. Флетчер остался сильно недоволен своим визитом, и это хорошо видно в его книге: что бы ни описывал раздражительный англичанин, все под его пером приобретало вид глупый и недостойный. Однако, если принять во внимание враждебный настрой английского посланника к России и делать поправку на это, его книга «О государстве русском» может послужить источником ценных сведений. В этом фрагменте детально описан способ, каким человек, вооруженный одним лишь копьем, мог справиться с разъяренным зверем. Мало было всадить копье в зверя. Нужно было еще удержать его. Для этого конец копья упирался в землю и придерживался ногой.

Флетчер писал:

«Другая особенная потеха есть бой с дикими медведями, которых ловят в ямах и тенетами и держат в железных клетках, пока царь не пожелает видеть это зрелище. Бой с медведем происходит следующим образом: в круг, обнесенный стеной, ставят человека, который должен возиться с медведем, как умеет, потому что бежать некуда.

Когда спустят медведя, то он прямо идет на своего противника с отверстой пастью. Если человек с первого раза дает промах и подпустит к себе медведя, то подвергается большой опасности; но как дикий медведь весьма свиреп, то это свойство дает перевес над ним охотнику. Нападая на человека, медведь поднимается обыкновенно на задние лапы и идет к нему с ревом и разинутой пастью.

В это время если охотник успеет ему всадить рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обыкновенно, успевает) и утвердить другой конец ее у ноги так, чтобы держать его по направлению к рылу медведя, то обыкновенно с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник дает промах, и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части.

Если охотник хорошо выдержит бой с медведем, его ведут к царскому погребу, где он напивается допьяна в честь государя, и в этом вся его награда за то, что он жертвовал жизнью для потехи царской. Чтобы пользоваться этим удовольствием, царь содержит несколько ловчих, определенных для ловли диких медведей. Травлею царь забавляется обыкновенно по праздникам».

От поединков судебных и тех, которые устраивались забавы ради, перейдем теперь к единоборствам самым важным и славным, к тем, от которых зависели судьбы стран и народов. По древнему обычаю, когда встречались два войска, перед общей битвой могли устроить сражение двух воинов из противоборствующих станов. Бывало, что этими поединками все и заканчивалось. Проигравшая сторона, признавая волю высших сил, покровительствующих поединщикам, отступала, признавая себя побежденной. Память о таких поединках сохранялась в веках, запечатлевалась в летописях, воспевалась в народных песнях.

Наиболее древней формой такого единоборства была рукопашная борьба без оружия. На поединок выходили вожди или избранные лучшие богатыри от каждого войска. О поединках этих уже речь шла выше. Самое первое упоминание в русской летописи такой битвы содержится в описании противостояния князя Владимира I Святославича набегам печенегов.

«Повесть временных лет» рассказывает нам о том, что в 997 году пришли на Русь печенеги. Князь Владимир с киевским полком вышел им навстречу. Оба войска встали на берегу реки Трубеж.

«Пришли печенеги по той стороне Днепра от Сулы; Владимир же выступил против них и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту сторону, ни те на эту».

Ситуация сложилась довольно распространенная: два войска стоят на разных берегах реки, и никто не решается начать переправу, никто не хочет рисковать, ведь люди, вылезающие из воды, не могут сразу изготовиться к битве, кроме того, есть опасность раздробления сил, если не все успеют переправиться. Поэтому в средневековые времена было принято «давать берег»: одно войско отходило от реки на приличное расстояние, другое в безопасности переправлялось, и уже только тогда происходило сражение. Но маневр был опасным. Далеко не всегда противники честно выжидали, когда враг будет готов к бою. И поэтому печенежский хан предложил другой выход:

«И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: «Выпусти ты своего мужа, а я своего — пусть борются. Если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года; если же наш муж бросит твоего оземь, то будем разорять вас три года». И разошлись».

Условия были вполне справедливые, и русская сторона приняла их. Оставалось найти поединщика:

«Владимир же, вернувшись в стан свой, послал глашатаев по лагерю со словами: «Нет ли такого мужа, который бы схватился с печенегом?» И не сыскался нигде. На следующее утро приехали печенеги и привели своего мужа, а у наших не оказалось».

Нет ничего удивительного, что в полку не сыскалось добровольца: опытных воинов было много, но слишком велика была ответственность. На кону стояла судьба всей страны. Три года разорения — не шутки.

«И стал тужить Владимир, посылая по всему войску своему, и пришел к князю один старый муж, и сказал ему: «Князь! Есть у меня сын меньшой дома; я вышел с четырьмя, а он дома остался. С самого детства никто его не бросил еще оземь. Однажды я бранил его, а он мял кожу, так он рассердился на меня и разодрал кожу руками».

Можно предполагать, что это была обычная практика: киевлянин вышел на битву со старшими сыновьями, а младшего оставил дома, чтобы было кому присматривать за хозяйством, оказать поддержку оставшимся дома женщинам и продолжить род, если старшие не вернутся с войны. Выводя на бой младшего сына, старый киевлянин жертвовал самым дорогим — последней опорой семьи. Но ситуация была критической. На языке той эпохи значение слова «старый» существенно отличалось от современного и означало не «дряхлый», скорее «старший, зрелый». На плечах таких «старых мужей», ремесленников, землепашцев, купцов, лежало сохранение русского государства домонгольской поры. На вече они решали судьбу города и земли, «в полку» (то есть во время битвы) обороняли Русь от врагов. Княжеские дружинники были ударной силой, но без массы простых «воев» они были бессильны перед лицом серьезного врага. Среди дружинников желающих испробовать силу печенежского богатыря не нашлось, и другой надежды не оставалось. И «стар муж» сказал о своем младшем сыне.