Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Я не мог ему рассказать о случившемся. Вспыльчивый по натуре, он бы ему не простил. Даже трудно представить, что бы он с ним сделал. Во избежание скандала я ему пока ничего не скажу.

— Время придет — узнаешь. Больше не спрашивай меня, договорились?

— От меня ты не должен был скрывать, что касается Кости. Он мой заместитель. Но пусть будет по-твоему.

Услышали по три удара с короткими промежутками в гонг — команда на построение. Мы поторопились к выходу. Смотр проводил командир роты. За ним как тень следовал его заместитель по техчасти Калмыков. Безукоризненно исполнительный и по-собачьи преданный ему, как Санчо Панса. Оба они были в новеньких белых полушубках, опоясанные ремнями, с висевшими на боку в кобурах пистолетами, планшетками и с погонами на плечах. Выдали бы и мне из старых полушубков. Было бы все-таки теплее. Надо будет поговорить. Рядом с ними стоял замполит в своем уже изношенном полушубке и также в погонах. Непривычно все-таки видеть наших в погонах. В строю на правом фланге поставили личный состав в полушубках, а в шинелях — на левом. Последних было значительно меньше. Новые белые полушубки были в основном почти у всех командиров, сержантов. Многим водителям и ремонтникам, более отличившимся самоотверженной работой, достались уже поношенные полушубки, видно с плеч тех, кто взял себе новые. И поварам достались старые полушубки. У Наумова оказался тоже новый полушубок. Обменял у кого-то, не по доброй воле последнего, на правах старшего. Думаю, что это было так, ибо в списках на новый он не состоял. Все были в валенках. Обойдя строй и строго осмотрев всех, командир сказал:

— На митинг пойдут только те, кто в полушубках. Остальные остаются в роте. Слушай мою команду! Одетые в шинели выйти из строя!

Кто-то расстроился, кто-то был рад не мерзнуть день на холоде. Я почему-то остался стоять в строю. Так был настроен пойти на митинг, что не мог покинуть строй.

— Доктор! Выйди из строя!

Я, видимо, был так расстроен, что один из ремонтников меня пожалел.

— Доктор, возьмите мой полушубок, правда, не новый, — обратился он ко мне, — в аккурат должен подойти, только погоны рядовые, без звездочек.

Я тут же стал снимать шинель, а он полушубок, и мы ими обменялись.

— Может, погоны успею перешить, — промолвил я.

— Сойдет и так, надевайте, — раздавались голоса.

Последовала команда командира:

— Становись! Равняйсь!

Он видел, чем мы занимались на левом фланге, но ничего не сказал.

— Смирно!

Я продолжал приводить себя в воинский порядок: уже надел полушубок, застегнул ремень, поправил кобуру, через плечо перекинул санитарную сумку, с которой не расставался, и противогаз.

— Вольно! — последовала команда, и командир еще раз стал обходить строй, всех осматривал. Одного красноармейца в очень грязном полушубке вывел из строя и велел остаться. Просился ремонтник разрешить идти на митинг, но командир решение свое не изменил. Подошел ко мне, скептически осмотрел.

— Хочется померзнуть. Оставайся, — проговорил он, — сойдешь за санитара.

Повернул колонну направо, стал во главе ее, и мы пошли из нашего расположения по Сталинграду на северо-восток к штабу бригады. Замыкающим в полушубке и валенках, с парабеллумом в кобуре, с санитарной сумкой через плечо, в конце колонны с моими боевыми товарищами шел я на митинг.

Шли по Сталинграду победители…

Отсюда началось изгнание врага с нашей Родины. Даже трудно представить по горячим следам значение случившегося. Сталинградское побоище и наша блестящая и трудная победа войдут золотой страницей в героическую историю нашей Родины на многие века. И я участвовал в этих событиях. Здорово! И иду, пусть замыкающим, вместе с однополчанами на торжественный митинг, посвященный разгрому врага. Душа ликует! Такое же настроение у всех моих товарищей.

Шли по Сталинграду победители…

Шагали по изрытой снарядами, минами и бомбами дороге, через расчищенные улицы, дворы, площади, мимо спаленных и разрушенных домов, мимо развалин к штабу бригаду, откуда всем составом пойдем дальше до места проведения митинга.

Еще расчищали тягачами и танками участки дороги по пути следования. Встречались колонны пленных немцев вдоль самой дороги и в стороне. Группы гитлеровских вояк расчищали завалы, дороги. Закутанные в платки и одеяла поверх серо-зеленых шинелей, бывшие вояки представляли сейчас жалкое зрелище. Сколько страданий причинили они нашему народу. И ходят на нашей земле для себя уже вне войны. Сохранили им жизнь, их кормят нашим хлебом, оказывают медицинскую помощь. Затем уедут к себе после войны. И все им простится. Только наш народ может быть таким великодушным.

Пришли к штабу бригады. Шли долго, километров пять. Мороз был нам нипочем — разогрелись в дороге. Подразделения бригады уже стояли, смотрелись командованием. Мы стали на левом фланге самыми крайними за личным составом подразделений обслуживания. Поздоровался с военфельдшером Модзелевским, тепло встретились с доктором Панченко. Медсанвзвод стоял за ротой управления.

Нашей роте сделали замечание, что много грязных полушубков. Должны понимать, что ремонтники. Всех оставили в строю. Пока шел смотр бригады, я позади строя побежал в голову колонны, к медсанвзводу. Поздоровался с коллегами, поздравил их с победой. Майю не увидел. Большакова заметила, что ищу кого-то, и сказала, что доктор Майя осталась в медсанвзводе, простужена и что кого-то нужно было оставить с больными.

К медсанвзводу подошел бригадный врач подполковник медслужбы Джатиев. Уже ходил без палочки. Тепло поздоровался со мной, поздравил с победой и отвел меня в сторону.

— Что было у тебя с Максимовым? — спросил он.

— Ничего не было.

— Не знаю почему, но он не подписал твой наградной лист. Поставил резолюцию: «Преждевременно».

Мы оба смотрели друг на друга. Он вопрошающе, а я с недоумением.

— Может быть, из-за медсестры Ладны, — отозвался я. — Царство ей небесное.

Затем добавил:

— Он мне как-то до ее гибели сказал, чтоб не становился поперед батьки — высечет или в пекло попаду. Я ее однажды рано утром поднял и заставил идти оказывать помощь раненым после ночи, проведенной у него. Она не хотела вставать. Может быть, и грубо обошелся с ней, и она ему пожаловалась.

— Как бы там ни было, тебя не представили к награде. Листы еще не отправлены в штаб фронта. Может быть, удастся что-нибудь сделать. Не отчаивайся, иди в строй.

Я побежал к себе. Жаль, что не увидел Майю. Конечно, был огорчен и сообщением Джатиева. Решил после митинга проведать доктора Майю, поздравить ее с победой и попросил разрешения у Михайловского на обратном пути зайти в медсанвзвод. Он категорически запретил.