Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Год и четыре месяца длится война. Должен же быть ей конец, но когда? Трудно ждать и трудно ничего не делать, как мы сейчас.

Прошлой ночью прибыло пополнение. Шофера и ремонтники в основном, слесари и электросварщик. В большинстве более пожилого возраста, не воевали. Пополнились и другие подразделения бригады. Получили один «студебекер» и два «доджа». Первая очень мощная по размерам и силе машина, две вторые поменьше, все хорошей отделки, красивые. Долго любовались ими, прощупали каждую деталь. Кабины удобные для водителя. Должно быть, и в ходу хороши. Может заграница делать! Еще бы! Кровью не обливаются. Стараются для торговли. Закончим войну — не такие машины будем делать. Пока для нас это капли.

Ничего нельзя скрыть, тем более в маленьком армейском коллективе, где люди живут одной тесно переплетенной жизнью. В роте были шокированы случаем с Наумовым. Люди до мелочей все знали, хотя официальных разговоров или разборов не было. Горячо обсуждали между собой и все осуждали его поступок. Ни от кого не слышал сочувствия в его адрес. Особенно люди были возмущены оскорблением Саши Гена. Тот пользовался большим авторитетом и уважением у личного состава своей трезвой рассудительностью, степенностью, эрудицией и простотой. Хулиганская выходка Наумова в отношении его не оставила равнодушных. Возможно, под воздействием осуждающего общественного мнения и только поэтому Наумов попросил прощения у Гена, сказав при этом, что зря распалился тогда, а сейчас убедился, что гады водители, а не Ген, которые все разболтали в подробностях. Ген не стал с ним разбираться, сказал, что понял, кто он есть, и впредь знать его не желает. Командование роты и бригады пока этот поступок Наумова не разбирало, видно, решили из каких-то им ведомых соображений этот случай замять.

До завтрака дежурный передал, что вызывает меня командир роты. Что опять стряслось? Хорошего от его вызова не ждал. Постучал в дверь машины, зашел и доложил, что прибыл.

— Прыщ можешь лечить?

— Посмотреть надо.

— Смотри. На шее сел. Только зреет.

На затылке сидел небольшой фурункул, еще глубоко в подкожной клетчатке.

— Да, только начинается, еще не созрел.

— Как сделать, чтобы не созревал, а сразу прошел.

— Как абортом прерывают беременность, можно прервать и его цикл развития — вскрыть.

— Резать?

— Да. Разрезать, вставить турунду. Гной выйдет и ранка заживет.

— Он же не созрел еще, откуда же гной?

— Там пока только очаг воспаления. Воспалилась волосяная луковица — место, из которого растет волос. Если вскрыть, то выйдет экссудат, гной не успеет образоваться, и место это потом заживет, — старался доходчиво объяснить суть.

— А если не резать?

— То ускорить его созревание.

— Как?

— Мазью. Есть такая — ихтиоловая. Можно из дегтя пополам с вазелином. Я пользуюсь последней. Облучать хорошо синим светом — лампа такая есть, но у меня нет. Можно фару приспособить, от подфарника рефлектор с лампочкой. Тоже разогреет.

— Как будешь лечить?

— Я повязки буду делать из дегтя пополам с вазелином, а вы подфарник приспособите, а может быть, и фару от мотоцикла для обогрева и рассасывания. Хотя бы два раза в день.

— Напряжение какое?

— От аккумулятора, двенадцать вольт.

— А сколько дней будет заживать?

— Неделю, может десять дней.

— А если только смазывать йодом?

— Дольше. Две недели или превратится в карбункул.

— А это что?

— Это пакет фурункулов. Несколько гнойных стержней из одного фурункула больших размеров.

— Ну и страшное рассказываешь. А наши так болеют?

— Бывает, когда негде мыть шею и долго ходят грязными. И когда мало свежих овощей, не хватает витаминов.

— Я-то шею мою регулярно и овощи ем — больше других, а почему вскочил фурункул?

— Растерли, внесли инфекцию.

— Ладно, давай лечи.

Сходил за своим ящиком. Обработал шею спиртом, смазал йодом, положил каплю мази и клеолом укрепил повязку. Он приспособил себе для облучения фару. Два раза в день приходилось мне делать ему перевязки после облучения, два раза в день имел приятное удовольствие общаться с ним. Может быть, поймет других, как трудно быть больным.

Водители рассказывали, с каким удивлением встречали их разукрашенные шкурами машины на трассах, армейских и фронтовых складах. Так же утеплили кабины машин и в других подразделениях бригады. Прозвали наших «железными бычками».

Заболел серьезно один ремонтник еще до обеда. Сильные боли в животе. По всем признакам похоже было на острый аппендицит. Нужно оперировать. Доложил командиру роты, что срочно нужно везти в медсанвзвод. Просил разрешить мне везти его. Сказал, что ночью пойдут в Зергенту наши машины и отвезут его. Мне сопровождать больного не разрешил.

— Кто мне повязки делать будет?

— Сделаю наклейку и через сутки опять перевяжу. Нужно лекарства получить.

— Не поедешь. Напиши заявку, и я поручу кому-нибудь привезти тебе медикаменты.

Больного отправил на одной из попутных машин.

Пронизывающий насквозь холодный ветер. Вода в корыте покрылась коркой льда. Теплое белье еще не получили. Все в пилотках. Вне помещения продувает насквозь. Кошары нельзя считать помещением — внутри покрылись инеем в углах и под крышей, холодный ветер врывается со свистом через щели. В основном сидят, не занятые работой, вокруг железных печек, пытаясь согреться. Очень мерзнут люди в карауле, патрули. Им выдали ватники под шинель, но этого недостаточно. По тому виду, как они приходят из караула, можно судить, как они мерзли. Пилотка натянута на голову и уши с отвернутыми отворотами, вокруг шеи полотенце или какая-то тряпка, шинели из-за ватников не застегиваются, и полы удерживаются ремнем. Долго пляшут вокруг железных печек, пока как-то согреются. Неопределенность нашего положения, неясность обстановки тяжестью давят на душу.

Командир прибыл из Зергента и попросил сделать ему перевязку. Фурункул у него еще не вскрылся, и он считает, что я его неправильно лечил. Был в штабе бригады, заходил в медсанвзвод. Предложили ему вскрыть фурункул. Категорически отказался «дать себя резать» и попросил лечить его «без ножа». Положили ему повязку с ихтиоловой мазью и укрепили ее бинтом вокруг шеи. Дали еще баночку мази с собой. Упрекал меня, что не догадался забинтовать ему шею — так теплее и быстрее, сказали, вскроется и заживет фурункул. И предложили ему два раза в сутки утром и вечером делать перевязки. Я ему сказал, что повязка у него скрутилась и мазь оказалась спереди шеи, на чистой коже, где нет фурункула. Обработал фурункул и затылок спиртом и наложил повязку с мазью, укрепил ее клеолом и поверх ее шею замотал бинтом. Клеол не даст сдвинуться повязке. На это командир сказал, что иногда я соображаю. После ужина раздали всему личному составу чистое нательное белье с непременной сдачей грязного. Помывку не организовали — не было подходящих условий.