Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

В карауле были моменты, которые меня смущали, хотя я видел, что для всех это в порядке вещей. Так, в один из дней августа привезли из подсобного хозяйства несколько машин арбузов и сгрузили их в овощехранилище. Около хранилища был один из постов караула. В день привоза арбузов или день-два спустя наша батарея заступила в очередной караул. Мой пост был у водокачки недалеко от овощехранилища, последний по обходу (по расстановке постов). Ночь. Прохаживаюсь вдоль водокачки с карабином за спиной. Скоро смена. Вот послышался шум шагов, окрики постовых, сначала отдаленные, потом ближе — идет смена. Приготовился встречать, но что-то они замешкались у склада, слышен говор и какая-то возня. Потом все смолкло, и вот появилась смена с разводящим сержантом во главе. Далее обычная процедура. «Стой, кто идет?» — окликаю я и беру карабин на изготовку. В ответ: «Разводящий со сменой». — «Пароль?» Разводящий называет пароль, я опускаю карабин и подпускаю смену к себе. Но что это? Все сменяемые несут в полах шинели по 2–3 арбуза, кто сколько может. Я сдаю пост сменщику, и тут же рядом все вываливают арбузы и усаживаются на траву. Достают ножи, с хрустом разрезают огромные спелые арбузы на 3–4 части и начинают с присказками есть. «Каждому по арбузу, остальные отнесем в караулку», — говорит разводящий. Разве можно съесть целый арбуз, да такой большой? — думаю я и беру пахнувшую свежестью четверть. Вкусно! Уплетаю и вторую четверть. Но как так можно? Они, охрана, в склад залезли? Там же замок! Оказывается, никто не залезал в доверху набитый арбузами склад. Просто в выходящие наружу отдушины тыкали винтовкой со штыком, нанизывали попавшийся сверху арбуз и вытягивали наружу. Все так просто! Воровством это не считалось. Сами заготавливали, можем и попользоваться, все равно скоро в действующие части отправят. Большинство офицеров, не говоря уже о сержантах, смотрели на эти художества сквозь пальцы, даже сочувственно, а многие пользовались плодами таких «заготовок». Вот такая мораль господствовала. В действующей армии были случаи и похуже.

Наевшись вволю, мы отнесли оставшиеся арбузы в караулку, где остальной караул с удовольствием прикончил принесенное угощение. Было еще несколько подобных «заготовок» в карауле, но потом поставили решетки и все прекратилось.

Сущим бедствием, которое отравляло существование всех батарейцев, были блохи. Тучи блох в казарме не давали спокойно спать. Только ляжешь, как начинают кусать то на спине, то на груди, на ногах. Обычно плотно заворачиваешься, накрываешь лицо платком, лишь бы быстрее заснуть, но проспать ночь спокойно удавалось редко. По 2–3 раза встаешь ночью, «очищаешься» и вновь заворачиваешься, пытаешься быстрей уснуть. Утром «Подъем!», и встаешь разбитый. Клали на нары всякие травы, но помогало слабо. Когда стало невмоготу, нас, в один из теплых дней, вывели из казармы и зажгли там серу с какой-то примесью на целые сутки, чтобы вытравить эту пакость. Ночевали на улице в старых, заброшенных землянках, где блохи не так мучили. Когда вернулись, то дезинфекция действительно помогла, но первые дни мучил отвратительный запах. Вскоре блохи появились опять, очевидно вновь размножились, но нам оставалось здесь жить немного, сообщили, что на днях формируется эшелон на фронт и нас отправят в действующие части.

Новость об отправке на фронт, которую мы ожидали всегда, а последнее время чувствовали ее приближение, я, как и большинство в батарее, принял положительно. Наконец избавимся от замучивших нас блох, в действующей части получим фронтовой паек по 1-й категории, и ощущение голода пройдет, опротивевшие строевые занятия и тупое заучивание уставов прекратятся, кончится неопределенность положения, когда неизвестно, что тебя ждет завтра. Конечно, это фронт, опасно, могут ранить, а то и хуже. Но перелом в войне уже наступил, наши непрерывно наступают, и теперь должно быть легче, и должны мы, наконец, выполнить свой долг! Опасно? Страшно? Да, но тут уже как сложится.

За пару-тройку дней до отъезда батарею выстроили, объявили, что наша подготовка закончена, и зачитали приказ о присвоении звания ефрейтора мне и еще одному солдату «за хорошую подготовку» и назначили меня старшим по маршевой команде нашей батареи! Вот не ожидал, вроде я ничем не отличился. После построения наш старший сержант Гусев как-то по-теплому, неказенно поздравил меня и на мои недоумения сказал, что из всего состава он считает меня наиболее ответственным и подходящим. Далее он объяснил мои обязанности (связь с начальством эшелона, пополнение сухого пайка, поверка состава команды на остановках, утром и вечером) и дал несколько советов, как вести себя в эшелоне. Похвала, конечно, меня порадовала, а звание ефрейтора и назначение старшим команды не очень. Звание мне просто по-детски, по-глупому не нравилось, т. к., видите ли, Гитлер был ефрейтором. А командовать людьми я не любил, да и считал, что в нашей команде есть более опытные вояки, уже побывавшие на передовой.

За день до отправки была баня и полная смена обмундирования на новенькое, прямо со склада. Мы раздевались догола в тамбуре и сдавали все сержанту: от пилотки до ботинок и портянок. Затем по очереди входили в каптерку старшины, получали под расписку новую, хрустящую амуницию от нижнего белья до ботинок, шинели, погон и вещмешка. Таков был порядок. Всех отправляющихся в действующую армию одевали во все новое.

Утром следующего дня, после завтрака, выдали сухой паек на сутки или на несколько дней, точно не помню, всех построили побатарейно в длинную колонну с оркестром впереди, и мы двинулись на станцию. Прощайте, Тоцкие лагеря, больше мы вас не увидим. Впервые мне пришлось отдавать так нелюбимые, но вот сейчас необходимые строевые команды своей батарее. Шли походным нестроевым шагом, но, проходя мимо поселков с высыпавшими на улицу ребятишками, женщинами и редкими мужчинами — стариками, все охотно равнялись по команде и даже иногда давали почти строевой шаг. Часто запевали бодрые военные песни того времени. Провожающие махали нам, что-то кричали. Настроение было приподнятое, а вид длинной колонны очередного пополнения как бы показывал, что впереди еще новые успехи на фронте и есть еще запас сил у Красной Армии. В общем, нормальные проводы. Вот и станция. Уже подан эшелон теплушек, и мы быстро расположились в отведенных нам вагонах, не забыв запастись кипяточком на дорогу. Короткая поверка всего состава, раздался гудок, лязгнули буфера, и мы двинулись к новой, неизвестной нам жизни.

Вначале эшелон двинулся на восток, к Оренбургу, затем свернул на юг, перешел на ветку Уральск — Саратов и уже теперь двигался только на запад. Бежали мимо плоские, уже пожелтевшие дикие степи Северного Казахстана с редкими поселениями. Ближе к Волге появились возделанные поля, участились поселки. Остановки на полустанках были короткие. Там попадались в основном попутные эшелоны с пехотинцами, танкистами, все в новенькой, иногда щегольской форме, стояли и составы с техникой. Ощущение, что на запад движется колоссальная армада. Сколько этих молодых ребят вернется домой, особенно пехотинцев и танкистов? Утром пересекли Волгу у Саратова и появились первые следы былых бомбежек, несколько искореженных огромных баков для горючего рядом с уцелевшими или вновь поставленными. Пошли приволжские степи, появились перелески, станции, сначала целые, потом все чаще со следами бомбежки. Запомнился крупный железнодорожный узел Кочетовка. Наш эшелон остановился между двух искореженных составов, точнее остатков составов. В беспорядке валялись измятые сожженные остовы товарных вагонов и платформ. Кругом разбитые постройки или их остатки, заросшие и свежие воронки от бомб. Появилось ощущение, что вот-вот приближаемся к грозному и неизбежному. Гнетущий пейзаж. Хотелось побыстрее уехать. Вскоре, к нашему облегчению, состав двинулся дальше. Кончились степи, пошла среднерусская природа. Вот станция Лев Толстой. Остановились. Соскочили на платформу размяться. В углу гора картошки, рядом стоят девчата и с любопытством смотрят на нас. Попросили картошки. «Берите сколько надо!» Захватив по горсти картошки, все бросились бегом к вагонам, так как гудок паровоза дал сигнал отправления. На установленной в вагоне буржуйке кто сварил, кто спек картошку. Запах и вкус этого блюда был так приятен! Ведь питались только сухим пайком да кипятком.