Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина

Страна оказалась на волосок от новой революции. Но для революции нужно не только отчаяние. Нужна надежда, уверенность масс в том, что, если свергнуть ненавистную верхушку, страна не окажется в состоянии хаоса. Есть ли достаточно опытные люди, способные взять управление страной на себя?

Сколько бы инакомыслящие ни каялись в ошибках, но в стране не произошло ничего, что могло бы убедить их в успехе сталинской политики. Издержки индустриального рывка Первой пятилетки были колоссальны, разразился голод, а намеченные в 1930 г. показатели не были достигнуты.

Подпольная оппозиция сохранялась и ждала удобного случая, чтобы остановить сталинскую альтернативу и отстранить от власти ее лидера. В условиях авторитарного и тем более тоталитарного режима это называется заговором.

Как отделить реальность от вымысла ОГПУ?

Н. Н. Покровский предложил использовать для анализа документов процессов 30-х гг. методику Я. С. Лурье, рекомендованную для анализа средневековых процессов: в тенденциозном источнике достоверно то, что противоречит тенденции, и не достоверно — что ей соответствует. [10] См. Ананьич Б. В., Панеях В. М. «Академическое дело» 1929–1931 гг. и средневековые политические процессы в России (сравнительная характеристика) // Россия в X–XVIII вв. Проблемы истории и источниковедения. М., 1995; Отечественная история. 1998. № 3. С. 144–145. К этому правилу необходимо дополнение. Реальность может и соответствовать тенденции следствия, но мы имеем право утверждать это, если имеем еще какие-то источники, подтверждающие «тенденциозный» факт.

Что считать «тенденцией» следствия в «делах» 30-х гг.? Инакомыслие подследственных? Их отрицательное отношение к коммунистическому режиму? Наличие антибольшевистских организаций? Готовность поддержать интервенцию? Вредительство? Наличие оппозиционной организации — вопрос толкования. Организацией можно называть и кружок инакомыслящих, и разветвленную партию. Это просто разные организации. Но в условиях острого социального кризиса политические клубы могут быстро превратиться в массовые движения.

Первая пятилетка сопровождалась арестами «спецов» — инженеров, ученых, публицистов, обвинявшихся во вредительстве и подготовке свержения советской власти с помощью интервентов. Такова «тенденция следствия». Если вынести ее за скобки, останется еще много интересного.

В 1929–1930 гг. ОГПУ заявило о раскрытии нескольких групп, работавших в режиме «теневого кабинета»: Промышленная партия (лидеры — инженер П. Пальчинский, директор теплотехнического института, профессор Л. Рамзин, зампред производственного отдела Госплана, профессор И. Калинников и др.), Союзное бюро РСДРП (меньшевиков) во главе с членом коллегии Госплана В. Громаном и Н. Сухановым; Трудовая крестьянская партия (лидеры — ученые-аграрники Н. Кондратьев, А. Чаянов, П. Маслов, Л. Юровский), группа ученых-гуманитариев Академии наук во главе с академиками С. Платоновым и Е. Тарле, организация военных специалистов и многочисленные группы вредителей в отраслях народного хозяйства (военная промышленность, снабжение мясом и др.). Еще до суда по стране шли демонстрации с лозунгом «Расстрелять!». На суде обвиняемые занимались самобичеванием, признавая свою вину. Но не все дела были доведены до суда, не во всех обвиняемых сталинское руководство было «уверено»…

Общество не видело ничего невероятного в том, что бывшие члены оппозиционных партий продолжили свою борьбу в подполье. Даже после разоблачения методов, которыми готовились процессы 1936–1938 гг., процессы 1930–1931 гг. некоторое время считались «подлинными». В 90-е гг. ситуация изменилась «вплоть до наоборот».

Решающим основанием для отрицания достоверности показаний меньшевиков, да и участников других групп, является письмо одного из обвиненных на процессе «Союзного бюро» М. П. Якубовича, направленное в мае 1967 г. Генеральному прокурору СССР, в котором он рассказал о методах следствия.

Якубович утверждал, что «никакого „Союзного бюро меньшевиков“ не существовало». Показания Якубовича и ряда других меньшевиков и эсеров были получены в результате физического воздействия: избиений, удушений, отправки в карцер в холодную или жаркую погоду, лишения сна. Якубович утверждает, что дольше всех держались он и А. Гинзбург, и даже попытались покончить с собой. И, только узнав, что все уже сдались, а также под воздействием пытки бессонницей, Якубович стал давать нужные показания. [11] Меньшевистский процесс 1931 года. Сборник документов в двух книгах. Кн. 2. М., 1999. С. 457. Утверждение Якубовича о том, что он сдался последним, не совсем точно: Якубович и Гинзбург «сломались» в декабре 1930 г. и сразу стали давать показания в соответствии со сценарием следствия, в то время как один из основных обвиняемых Суханов в декабре еще давал показания, расходившиеся с версией следствия.

По утверждению Якубовича, наиболее активно из меньшевиков со следствием сотрудничали В. Громан и К. Петунин, которым обещали скорую реабилитацию. Громана следователи к тому же подпаивали (в 1937–1938 гг. этот метод парализации воли, возможно, применялся также к склонному выпить А. Рыкову). После процесса Громан громогласно восклицал: «Обманули! Обманули!» [12] Там же. С. 458. А вот Рамзина, который нигде не кричал об обмане, не обманули. Он тихо подождал и получил работу по специальности, реабилитацию, а потом и государственную премию. Петунин помог следствию разработать классическую схему меньшевистского заговора, в которой члены организации красиво распределялись между ведомствами. Но потом под давлением показаний меньшевиков эту схему придется изменить, сквозь нее проступит какая-то другая реальность…

Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении истины. Почему? Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял «Московское бюро РСДРП». Однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых, получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было подписать, Якубович как-то воскликнул: «Но поймите, что этого никогда не было, и не могло быть». На это следователь ответил: «Я знаю, что не было, но „Москва“ требует». В-третьих, работа специалистов проходила под бдительным контролем коммунистических руководителей, таких, как Дзержинский, Микоян и др. Они после придирчивого анализа «вредительских» предложений спецов утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: «Что же, все были слепы, кроме меня?» [13] Там же. С. 460. Действительно, признания во вредительстве без конкретных актов диверсий и террора — явный признак фальсификации. В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у следователей в «Союзное бюро», чтобы умереть не как уголовник, а как «политический». Показания Тейтельбаума о взяточничестве были уничтожены. В-пятых, схема следствия была плохо скроена. Самым слабым местом стал «визит Р. Абрамовича в СССР». Хотя были другие эмиссары меньшевиков, задержанные ОГПУ, известный меньшевистский лидер Абрамович должен был придать организации больший вес. Но выяснилось, что в СССР Абрамович не был (во всяком случае, это он сумел доказать в германском суде). Когда выяснилось, что ОГПУ ошиблось с Абрамовичем, схема не стала пересматриваться. В-шестых, председатель суда Н. Крыленко, хорошо знавший Якубовича, побеседовал с ним перед процессом, сказав следующее: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты… Вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это — наш с Вами партийный долг. На процессе могут возникнуть непредвиденные осложнения. Я буду рассчитывать на Вас». Этот призыв помог Якубовичу покончить с собственными колебаниями — не сорвать ли процесс. Нет, нельзя, ведь этим можно «ударить в спину» СССР. Нельзя этого делать в такой тяжелой для страны ситуации. Якубович произнес на процессе пламенную речь против телеграммы заграничной делегации РСДРП, в которой организаторы процесса обвинялись в фальсификации. Якубович не без гордости пишет об этом: «Это была одна из моих лучших политических речей. Она произвела большое впечатление переполненного Колонного зала (я это чувствовал по моему ораторскому опыту) и, пожалуй, была кульминационным пунктом процесса — обеспечила его политический успех и значение» [14] Там же. С. 462–463. .