Николай Харин - Д'Артаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)

Ночью капитан забылся тяжелым сном. Ему снились кошмары.

Госпожа де Кавуа, напротив, и не думала спать. Она принимала гостя, которого под покровом наступившей темноты впустила в дом с черного входа.

Госпожа де Кавуа провела посетителя к себе, предварительно убедившись, что никто из слуг не попадется им навстречу. Затем она закрыла двери на ключ и села в кресло.

- Прошу, садитесь и вы, д'Эрбле, - предложила г-жа де Кавуа.

Арамис (а это был он) откинул капюшон, скрывавший его лицо, и бросил несколько быстрых взглядов по сторонам.

Затем тоже сел в указанное ему кресло.

- Итак, вы хотели меня видеть, - начала хозяйка дома. - Вы прибегнули к стольким предосторожностям, что мне остается только гадать, что за дело привело вас ко мне.

- Ах, сударыня! Мне и в былые годы случалось прибегать к предосторожностям, когда вы дарили мне несколько часов общения, - отвечал Арамис с нежной улыбкой.

Госпожа де Кавуа чуть наклонила голову в знак того, что она помнит об этом и ценит осторожность и деликатность своего собеседника. Однако от внимательного Арамиса не укрылось, что жест дамы был несколько более сухим, чем ему хотелось бы.

- Но время идет, и прошлое подергивает дымка забвения, - продолжал Арамис, прибегая к поэтической метафоре, - прием отнюдь не свойственный ему в разговоре с отцами церкви или друзьями. Сейчас перед ним сидела женщина, эта женщина была красива, и, самое главное, Арамис хотел пробудить в ней воспоминания. - Увы! - добавил он со вздохом. - Увы! Все, что было, мадам, для вас лишь призрачный мираж, истаявший без следа...

- Милый д'Эрбле, почему вы больше не пишете стихов.

У нас было бы два Вуатюра, - слова г-жи де Кавуа, казалось, заключали в себе насмешку, но взгляд, устремленный на красивое печальное лицо Арамиса, был участлив и нежен.

Казалось, женщина, сначала решившая держаться официально, постепенно смягчается и в уголках ее губ и глаз появляется улыбка.

- Парижу не нужен второй Вуатюр, мадам. Кроме того, я теперь пишу только на богословские темы.

- Но вы и раньше посвящали много часов богословским занятиям, - с лукавой улыбкой заметила г-жа де Кавуа.

- Не столько занятиям богословием, сколько занятиям с богословом хотите вы сказать, а вернее, - с его племянницей, - живо подхватил Арамис.

- Скажите лучше, "с племянницами", - легко вздохнула г-жа де Кавуа. - В Париже было и есть слишком много ученых богословов. И наверное, немалое число их имеет племянниц.

- Ну вот, вы в хорошем настроении. И я рад этому.

- Вы полагали застать меня в слезах? - живо спросила г-жа де Кавуа.

- Избави Боже! Видеть слезы на ваших глазах было бы для меня невыносимо!

- А между тем иногда мне хочется разрыдаться. Откуда вы узнали о наших неприятностях?

- Госпожа де Буа-Трасси сказала мне...

- Что кардинал прогнал с глаз долой моего мужа?!

- Ну.., примерно это... Я, впрочем, не поверил.

- Но, на правах старой дружбы, решили узнать, верно ли то, о чем болтает весь Париж?

- Но, мадам, что заставляет вас так говорить?!

- Еще бы! Если это знает Камилла де Буа-Трасси, значит, это известно всему Парижу!

- Уверяю вас - нет!

- Ну, так будет известно до захода солнца следующего дня!

- Право же, мадам, вы несправедливы к госпоже де Буа-Трасси. Она искренне огорчена тем, что случилось.

- Ах, д'Эрбле, раньше вы были куда деликатнее! Хвалить одну даму в будуаре другой! Нет, положительно вы и впрямь сделались монахом!

Арамис улыбнулся:

- Вот теперь я вас узнаю.

- Зато я не вполне узнаю вас.

- Вы перемените свое мнение, когда узнаете, что я рискую жизнью, чтобы повидаться с вами.

- Вы пугаете меня, милый д'Эрбле. Вы ведь сменили мундир на сутану, не вы ли сами говорили мне это?!

- Так и есть, но сутана в наше время навлекает на ее владельца не меньше опасностей, чем военный мундир.

- Но кто же грозит вам?!

- Ах, мадам, Париж как водоворот. Он затягивает любого, кто имел неосторожность подплыть к нему слишком близко. Вам ли не знать этого, вы ведь бываете при дворе...

- Не слишком часто, но вполне достаточно для того, чтобы согласиться с вами, - сказала г-жа де Кавуа. При этом она подумала: "Неужели он пришел только для того, чтобы повидаться со мной?" Вслух же произнесла:

- Но вы по-прежнему говорите загадками, таинственный господин д'Эрбле. Что же за опасность угрожает вам?

Искушенный в дипломатии, Арамис выдержал паузу. Он сделал ее достаточно длинной для того, чтобы воображение г-жи де Кавуа могло разыграться и все опасности, подстерегающие одинокого прохожего в ночном Париже, предстали бы перед ее мысленным взором.

- Духовник королевы-матери предостерег меня, что флорентийка собирается подослать ко мне убийц. Мы оба принадлежим к одному братству - лазаристов и встречались в Лотарингии...

- Но почему?

- Вы спрашиваете?

- Посудите сами, что же мне еще остается?!

- Но я и сам ничего не могу сказать со всей уверенностью. Ничего, кроме того, что прошлой ночью на улице Бриземиш на меня напали какие-то люди.

- Боже милосердный! Вы не ранены?!

- К счастью - нет. Со мной было двое друзей, и втроем мы дали негодяям достойный отпор. Трое из них, думаю, упокоились на кладбище Сен-Сюльпис.

- Но флорентийка на этом не успокоится!

- Боюсь, что вы правы, мадам.

- Что же делать?! - Последнее восклицание женщины было искренним и показало Арамису, что он почти у цели, - Собственно, я пришел к вам за советом. Ведь на самом деле в Париже у меня лишь один "знакомый богослов" и лишь его "племянница" питает.., я хотел сказать - питала, ко мне дружеские чувства.

Легкий румянец проступил на щеках г-жи де Кавуа.

- Полагаю, в первый раз вы употребили глагол в нужном времени, - тихо произнесла она. - Но, увы, бедная "племянница" не знает, чем помочь...

- Я подумал... Я думал, что против Марии Медичи есть лишь одно действенное средство...

- Какое же?

- Вы знаете сами!

- Нет же!! Назовите его!

- Это средство - Ришелье.

- Ax! - всплеснула руками г-жа де Кавуа. - Вы тысячу раз правы, милый д'Эрбле. Если флорентинка и боится кого-нибудь, то только кардинала.

- Оттого она так ненавидит его, - заметил Арамис.

- Но ведь вы и сами, кажется, не слишком жаловали первого министра, когда носили мушкетерский плащ.

Мечтательная улыбка тронула губы Арамиса.

- Ах, счастливое, беззаботное время! Я был молод и сумасброден. Что еще можно было ждать от юнца, окруженного компанией повес и дуэлянтов. Эдикты его высокопреосвященства мы воспринимали как личное оскорбление.

И дрались наперекор им где только возможно и по малейшему поводу.

- Все же некоторые из ваших сумасбродств были очень милы, - в задумчивости проговорила г-жа де Кавуа. Затем она легонько тряхнула головой, словно отгоняя прочь призраки воспоминаний.