Андрей Буровский - Наполеон - спаситель России

Рабочие, мастеровые, живущие трудом своим, возвра­щайтесь к вашим обычным занятиям; для вас готовы дома, лавки, охранные караулы, вы получите за ваши работы должную плату.

И вы, крестьяне, выходите из лесов, куда от ужасов укрылись, возвратитесь в свои избы; вы найдете в них за­щиту. В городе учреждены рынки, на которых вы можете продавать излишки ваших запасов».

Поразительно, до какой степени отказывает Наполеону обычное политическое чутье! До какой степени он не чув­ствует страны, в которой оказался.

Может быть, Наполеону и раньше снились кошмары... Теперь он о них начал рассказывать. Раз императору приснились три стакана, из коих один — белый пустой, другой — с водою, третий — с кровью. Наполеон, всегда великий рационалист, велел найти «русскую гадалку» — чтобы растолковала этот сон. И поучил такое толкование: «Пустой стакан означает, что сия война начата тобою из пустого тщеславия и гордости, стакан с водой значит слезы бедных, невинных и разоренных войной людей, а последний, наполненный кровью, изображает челове­ческую кровь, пролитую в сию ужасную войну».

Способствовало ли такое толкование успокоению и примирению с самим собой? О судьбе гадалки ничего не могу рассказать. Но известно, что Наполеон все чаще по­зволяет себе нелепые вспышки эмоций, как после того, когда один солдат задерживал целую армию. Только при­ступом иррациональной ярости на непостижимую (и победившую его) Россию можно объяснить попытку Наполео­на взорвать Кремль. 10-11 октября 1812 года под башни, стены и здания символа русской государственности зало­жили пороховые мины. Великая армия, превращавшаяся на глазах в беспорядочно бегущее сборище, выходила из города, а саперы маршала Мортье поджигали фитили.

Если бы мины разом грохнули, восстановить Кремль было бы уже невозможно. Пришлось бы строить новый комплекс сооружений на его месте — примерно как в Вар­шаве после Второй мировой войны восстанавливали город по планам, рисункам и воспоминаниям жителей.

Так и было бы, выстави маршал Мортье боевое охра­нение вокруг Кремля. Если бы французы стояли на всех подходах, пока чудовищные взрывы не подняли бы на воздух и не обрушили бы святыню. Но, видимо, францу­зы чувствовали себя так неуютно в Москве, что сделали дело половинчато, ненадежно: запалив фитили, они ушли. Побежали догонять своих. В эту ночь шел сильный про­ливной дождь, он погасил часть фитилей, а другие горели медленнее обычного.

Произошло еще одно удивительное событие 1812 года. Ну, не мог Кремль уцелеть! А он все-таки уцелел. Целая це­почка событий, которых не могло быть, но которые были. И уцелел!

Жители Москвы стали собираться к оставленному Кремлю... Они заметили тлевшие фитили, и кинулись их тушить. Опасное это было занятие! Никто ведь не знал, сколько именно этих фитилей, когда огонь дойдет до по­роха и сработают главные заряды. Но основную часть за­рядов все же удалось обезвредить.

Тем не менее, часть взрывов прогремела. Самым силь­ным из пяти взрывов был первый, которым вышибло не только все стекла, но и оконные рамы в кремлевских и близ­лежащих зданиях. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично был разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Стены двор­ца и здания музея Оружейной палаты почернели от огня. Значительный ущерб был нанесен кремлевским соборам.

Во время пожара Кремля пострадало также и здание Сената, а его бронзовый Георгий Победоносец, укра­шавший купол Круглого зала, бесследно исчез. По одной версии, он расплавился. По другой, вместе с еще двумя предметами, составлявшими гордость Кремля, — орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Велико­го — был вывезен в обозе французской армии в качестве трофея. Во всяком случае, эти исторические реликвии никогда не были найдены. То ли погибли в пожаре, то ли сперты «цивилизованными» оккупантами.

Доживавший свои последние дни в Рязани 72-летний архитектор М.Ф. Казаков, посвятивший всю жизнь Крем­лю и Москве, узнав о начавшемся в Москве пожаре, при­шел в отчаяние. «Весть сия, — писал его сын, — нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю свою жизнь твор­честву, украшая престольный град великолепными здания­ми, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным...» [150] Памятники архитектуры в дореволюционной России: Очерки истории архитектурной реставрации. — М., 2002. с. 64.

Сохранилось свидетельство очевидца, которому уда­лось проникнуть в Кремль, сразу после изгнания неприя­теля: «...он (Иван Великий) не потерпел повреждения, но находившаяся подле него часть колокольни была взорва­на... Разрушенная часть колокольни представлялась в виде огромной кучи раздробленных камней, на ней лежали три большие колокола (от тысячи до трех тысяч пудов), как легкие деревянные сосуды, перевернутые кверху дном си­лою взрыва» [151] Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году. — М., 1862. с. 278. .

Менее известно, что уходя из Москвы, французы пыта­лись взорвать еще и Новодевичий, Рождественский, Алек-сеевский монастыри. Тут тоже случилось чудо: монахам удалось вовремя потушить огонь и тем самым спасти свои обители.

Возвращаясь на пепелище, москвичи не только отстра­ивали свои сгоревшие жилища. Они находили памятники своей истории, храмы и памятные места поруганными, огаженными, сознательно разоренными. Церкви были за­гажены навозом, престолы и алтари разрушены, святые иконы расколоты или пущены на дрова, картины похище­ны или изрезаны, старинная мебель сожжена и изломана, церковные книги использованы для растопки.

Интересно, что несмотря ни на что, к больным и ране­ным врагам россияне относились сочувственно. В Ново­девичьем монастыре заболевших французских солдат ле­чили, а в Рождественском делились с голодными оккупан­тами своей пищей. Рассказывая об этом, одна из монахинь пояснила: «Опять же жаль их, сердечных, не умирать же им голодною смертью, а шли ведь они на нас не по своей воле».

Но поведение французов в Москве стало широко из­вестно. Это еще более послужило делу сплочения народа и подъему патриотических настроений.

Удивительно, что, несмотря, на весь свой прославлен­ный гений, Наполеон не смог понять: таким поведением можно только озлобить народ. Может быть, Наполеон сам сделался жертвой собственной пропаганды? Что ха­рактерно — в других странах он не взрывал национальные святыни — даже когда отступал. Может, он сам поверил в рабскую сущность русского народа? Хотя... Он так и не решился опубликовать Манифест об отмене крепостного права. Он так и не поставил в Кремле собственные статуи в тоге законодателя. Видимо, начал понимать, что в России такая пропаганда не сработает. А какая сработает — види­мо, не понимал, и времени понять у него не было.