Андрей Буровский - Наполеон - спаситель России

У нас сильно преувеличивают число беженцев из Мо­сквы. У некоторых авторов получается так, что в городе вообще почти никого не осталось. В действительности, по одним данным, население Москвы сократилось только с 270 000 до 215 000 человек. По другим, в городе оста­валось не менее 80 тысяч человек.

Французы заняли полупустой город, и в нем тут же вспыхнули пожары... Причины этих пожаров остаются до сих пор не известны и вызывают споры. Поджигали сами французы? Более чем вероятно. Поджигали русские? Ско­рее всего, поджигали. Во всяком случае, в Смоленске мно­гие жители и правда поджигали свои дома, уходя вместе с армией. Как заявлял Загоскин, «мы никому не уступим чести московского пожара!» [146] Загоскин Н.М. Рославлев или Русские в 1812 году. — М., 1957. Почему не могли в Москве? Город загорался сам, потому что был брошен жителями?

Очагов пожаров было много, скорее всего, действовали все причины.

В огне чудовищного пожарища сгинули 6496 из 9151 жилых домов, 8251 лавок и складов, 122 из 329 храмов (без учета разграбленных). В огне погибли до 2000 раненых российских солдат, оставленных в городе. Были уничтоже­ны университет, библиотека Бутурлина, Петровский и Ар­батский театры, погибли (во дворце А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе) рукопись «Слово о полку Игореве», а также подлинник Троицкой летописи [147] Катаев, И.М., Московский пожар \\ Отечественная война и русское общество, в 7 тт. Т. IV. — М., 1911. .

С 6 сентября по 7 октября 1812 года Наполеон нахо­дился в Кремле. Он полностью добился того, чего хотел: находился в сердце вражеской земли, в столице России. Он поразил ее в сердце. Он блистательно завершил рус­скую кампанию: стремительное наступление, и вот мы здесь! ...Интересно, а о чем он думал светлыми от пожаров ночами, под шелест огня и мелких осенних дождичков? Он ведь не мог не понимать, что на самом деле полностью и безнадежно проиграл.

Еще что-то делалось, какие-то судорожные движения, как в агонии. Еще пытались навести порядок, с 12 сентя­бря прошли первые расстрелы «поджигателей» по решению французского трибунала. Но армии не было. Было только сборище голодных и агрессивных обормотов. Великая армия была полуголодной уже к Витебску. Наполеон бросил ее к Смоленску, и кое-как, грабежами и насилием, армия дожи­ла до Москвы, становясь по пути все более голодной и рас­христанной. В Москве она окончательно стала неуправляе­мой, потому что накануне зимы не имела ни теплой одежды, ни продовольствия, ни осмысленных реальных перспектив.

Бородино — слава русского оружия независимо от того, было оно победой или нет. Но Москва — вершина тактиче­ского гения Александра I, Барклая-де-Толли, Пфуля, Куту­зова и всех, кто заманил Наполеона в Москву. Заманил к зиме — без теплой одежды и горючего.

Весь «Второй польский поход» Наполеона с июня 1812г. обнаруживает черты спешки, торопливости, непродуманности, экспромта. С августа стратегическая инициатива пе­реходит к русской армии. После Бородина не изменилось решительно ничего. Разве что морковки в виде русской армии генерального сражения уже не нужно было вешать под носом Наполеона. Кутузов и убрал эту «морковку», ког­да свернул на Рязанскую дорогу.

6-7 октября началось отступление французской армии из Москвы. А точнее будет сказать: началось паническое бегство неорганизованной, дичающей на глазах, все силь­нее голодающей толпы.

Под Бородином Наполеон мог еще принимать картин­ные позы, жаловать маршалов княжескими титулами и поздравлять солдат с победой. Уже в Москве он старал­ся не попадаться своим солдатам на глаза. «Спасайся, кто может!» Наполеон спасался вместе со всеми, и не было в этом судорожном отвратительном драпеже ни малейших признаков ни величия, ни чести, ни даже соблюдения приличий.

Ловушка захлопнулась. Крысы не получили приманки, вынесли дверцу и толпой кинулись обратно, в свою нору.

После кошмарных войн XX века, грязи и ужаса око­пов и блиндажей, войну 1812 года принято считать эдакой рыцарской, красивой, благородной. Противники в краси­вых мундирах сходились на обширных полях. Шли друг на друга в рост. Не бежали, а именно маршировали. Плотные белые клубы дыма вылетали из дул орудий, стрелявших черным дымным порохом, постепенно образовывали над полем боя эдакие рукотворные живописные облака.

Пока армии сближались, огонь пушек и ружей выводил из строя не так уж много людей. У Льва Толстого прекрасно описаны реалии того времени: стоит только появиться раненым, и тут же слышен крик «Носилки»! И раненых дей­ствительно уносят, огонь редко мешает санитарам. И не так много раненых, чтобы их не успеть выносить.

Стреляя друг в друга чуть ли не в упор, сойдясь в шты­ковом бою, враги обычно в самом сильном остервенении не добивали раненых противника, не мешали выполнять свой долг врачам и санитарам. Если поле боя оставалось за победителем, а побежденные быстро отступали, по­бедители хоронили погибших врагов в братских могилах, а раненым оказывали помощь наравне со своими собст­венными ранеными.

Разумеется, всегда бывали нарушения рыцарских зако­нов ведения войны, но было их не так много. Есть норма, а есть исключения. Пропаганда всячески подчеркивала за­боту военачальников о солдатах своих и чужих, гуманизм и «отеческое участие». По традициям Рыцарской войны, во­енные действия обставлялись как грандиозное шоу и одно­временно как спортивное состязание. Отмечать мужество врагов, их силу и преданность воинскому долгу считалось хорошим тоном. Лев Толстой даже посмеивается над це­ремонией вручения французских орденов «самому хра­брому русскому солдату», а русских — «самому храброму» французу.

Но ведь лучше такое забавное шоу, чем реалии Вер­дена и Сталинграда. После ужасов войн 20-го века кам­пания 1812 года порой кажется нашему современнику какой-то идиллией. Каким-то потерянным раем после танков, едущих по госпиталям и раненых которых обли­вают бензином и поджигают.