Сергей Кремлёв - 10 мифов о 1941 годе

Сразу возникает вопрос: «Так когда это стало известно: «во второй половине дня 21 июня» или «около 11 часов вечера» ?»

Читаем страницу 299 дальше:

«…Через несколько минут мы (с контр-адмиралом Алафузовым. — С.К. )уже поднимались на второй этажнебольшого особняка, где временно находился кабинет С.К. Тимошенко.

Маршал, шагая по комнате, диктовал… Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал…

Семен Константинович… не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну…

Жуков встал и показан нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов (хронология адмирала Кузнецова плохо согласуется с другими данными, но… — С.К. ). Помнится, она была пространной — на трех листах (а выставляемая ныне на всеобщее обозрение «директива № 1» весьма кратка. — С.К. ). В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.<���…>

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности номер один…»

Адмирал Кузнецов, сообщая это, похоже, не понял, что фактически сам развенчивает свою «заслугу» — ведь пресловутый приказ он отдал тогда, когда затягивание с его отдачей было бы равносильно измене. Причём контр-адмирад Деревянко со ссылкой на рассказ своего старого сослуживца капитана 3-го ранга В.А. Ерещенко, который в ночь нападения был оператором в штабе ЧФ, сообщает, что нарком Кузнецов (не Алафузов) позвонил в штаб Черноморского флота по ВЧв первом часу ночи и, приказав переводить флот на оперативную готовность номер один, прибавил, что телеграмму об этом начали передавать из Москвы в 23.50 21 июня.

Но и это ещё не всё! Читаем страницу 300:

«Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов (сам Жуков неопределённо указывает «вечером 21 июня». — С.К.) к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время… было принято решение привести войска в полную боевую готовность и в случае нападенияотражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю».

И опять возникает вопрос: «Что имеет в виду Кузнецов, написав «это произошло»?»

За одиннадцать часов до нападения «произошла», как я понимаю, последняя (но — если я был прав в ранее приведённой реконструкции событий — не первая) санкция Сталина на приведение войск в боевую готовность. И вот даже к 11 часам вечера 21 июня «не произошла» отправка директивы об этом в войска.

Почему?

Что — в этом Сталин виноват?

Много позже смерти Сталина маршал Василевский заявлял, что надо было-де «смело перешагнуть порог», но Сталин-де «не решался на это»…

Однако Сталин, если пользоваться образными сравнениями в духе Василевского, вовремя открыл перед военными «дверь», и смело шагать через «порог», не начиная, естественно, военных действий, но, приводя войска в боевую готовность, они не только могли, но и были обязаны.

Мог ли Сталин предполагать, что высший генералитет почти поголовно своими обязанностями пренебрежёт?

Но и это ещё не всё! Читаем страницу 300 воспоминаний Н.Г. Кузнецова далее:

«Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня (выделение моё. — С.К. ) ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО».

Выходит, уже не в «17 часов», а в «2 часа дня» 21 июня 1941 года Сталин был готов «перешагнуть порог»? Если он потребовал повысить боевую готовность от командующего внутренним военным округом Тюленева (заметим — через голову Тимошенко и Жукова), то уж командующие приграничными особыми военными округами им забыты быть не могли никак!

Но об этом все точно информированные лица молчали всю оставшуюся жизнь.

Почему? Почему практически все лгали или своим молчанием «освящали» чужую ложь, включая ложь о том, как Сталин начал войну? Да и не только Сталин… В 1963 «хрущёвском» году были изданы мемуары Главного маршала артиллерии Н.Н. Воронова. С одной стороны, маршал явно не лгал, когда передавал свой разговор со знакомым ещё по Испании командующим Зап ОВО Павловым.

Разговор состоялся за несколько дней до войны в Москве. Павлов, наведавшись в наркомат «по каким-то мелочам», случайно столкнулся с Вороновым и в ответ на его вопрос — как, мол, там у вас дела идут? — бодрячески ответствовал, что, мол, всё спокойно, всё в порядке, войска вовсю «топают» на тактических учениях.

В части преступного бодрячества Павлова свидетельство маршала — наверняка правда. Но с другой стороны, маршал Воронов описывает явно невозможную ситуацию… Мол, он, командуя в то время ПВО страны, в середине ночи с 21 на 22 июня 1941 года получил от постов ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи) сообщения о бомбардировке Либавы и т. д. И якобы тут же поспешил к наркому Тимошенко, у которого якобы сидел начальник Управления политпропаганды РККА Мехлис, но якобы не было начальника Генштаба РККА Жукова. Воронов якобы начал излагать наркому страшные вести, но тот якобы не поверил, приказал сесть и всё записать на бумаге, а Мехлис якобы ещё и стоял за спиной у Воронова и смотрел — то ли Воронов пишет, что говорил. Воронов утверждает, что он закончил свою писанину в четвёртом часу ночи 22 июня 1941 года, но якобы даже в четыре часа нарком обороны не верил, что начались военные действия.

Что ж, для 1963 года эта сказка могла сойти за правду. Но зачем так очевидно лгал лично Воронов, да ещё и по адресу не Сталина, а Тимошенко, я не могу сказать даже в 2008 году.

Тем не менее лично я сейчас уверен, что практически вся тогдашняя партийно-государственная и военная элита, имевшая возможность видеть общую картину, находясь в Москве, в центре событий, позднее составила заговор молчания относительно первых военных дней Сталина потому, что ей важно было исказить картину последних предвоенных дней Сталина, да ещё и представить его перед самой войной то ли глупцом, то ли трусом.

Объективности ради должен признать, что хотя бы в 1971 году, на 75-м году жизни и за три года до смерти, Георгий Константинович Жуков в своих мемуарах, изданных Агентством печати «Новости» в 1971 году, имел мужество заявить:

«И.В. Сталин был волевой человек и, как говорится, не из трусливого десятка. Несколько подавленным я его видел только один раз (выделение везде моё. — С.К. ). Это было на рассвете 22 июня 1941 года: рухнула его убежденность в том что войны удастся избежать».