Гвидо Препарата -

«Это было отнюдь не идеальное предложение», — признал Шахт (103), но, рассуждал он, это было все же лучше, чем оста­вить евреев на милость нацистской партии. Несомненно, его план был воровским и вымогательским и послужил объектом издевательства со стороны Рузвельта в Соединенных Штатах и Чемберлена и Галифакса в Британии; за три дня — с 14 по 17 декабря, поощряемые недовольством своих политиков, ев­рейские банкиры напрягли мускулы и саботировали предпола­гавшуюся конференцию (104), решив дать отпор и не подчи­няться нацистскому шантажу.

Шахт потерпел неудачу, но не был незаменимым человеком: 21 февраля 1939 года он был уволен с поста президента Рейхс­банка. Почетный титул министра без портфеля он сохранял до 21 января 1943 года.

«Nostra maxima culpa» («Наша самая тяжелая вина») — так назы­валась глава в одной из многих, похожих друг на друга книг, по­священных британскими историками тому волнующему перио­ду британской истории, получившему наименование «периода умиротворения» (105). «Culpa», «вина», «заблуждение», «достой­ная сожаления ошибка» — так стыдливо обозначают попытку умиротворить гитлеровский режим, который нельзя было уми­ротворить никакой доброй волей. В лучшем случае это называ­ют ошибкой. В худшем — постыдным эпизодом, но в любом слу­чае это представляют следствием заблуждения.

Согласно этому мифу, из-за того, что элита вдруг, совершенно неожиданно для себя, обнаружила, что в своей внешней поли­тике она глубоко расколота на несколько непримиримых тече­ний, Британия, исполненная самых добрых намерений, но со­вершенно ослепленная, оказалась не в состоянии разгадать замыслы нацистов и в результате невольно оказалась отчасти виновной в последовавшей мировой катастрофе. На поверхно­сти британского политического ландшафта действительно по­являются реальные фракции, которые мы воочию видим, у этих фракций есть реальные лидеры, они ведут яростную борьбу друг с другом но поводу жизненно важных для империи вопро­сов. Выгадав на этих политических раздорах — как говорят апо­логеты британского истеблишмента, — Гитлер и дал волю своим безумным амбициям.

Правда же заключается совсем в ином. Британский истеб­лишмент всегда был монолитной структурой; разногласия сре­ди правителей, если они и были, касались только политики, но никогда принципов и целей, которые у них всех были одина­ковы. Британцы никогда не испытывали сомнений по поводу того, что надо делать с Гитлером. Было очевидно: в нужное вре­мя уничтожить его и стереть Германию с лица земли — этого требовала имперская логика. Напротив, прагматический во­прос заключался в том, когда нацисты окажутся настолько обманутыми, что их снова удастся заманить в западню воины на два фронта? Ответ был очевиден: для этого с ними некоторое время надо было потанцевать. И Британия танцевала, выделы­вая замысловатые па но полу дипломатического бального зала тридцатых годов, кружась самым замысловатым способом,

но в действительности выписывая заранее обдуманную и пред­сказуемую траекторию.

Тактика, которой придерживалась Британия, предусматри­вала оживление трех политических направлений — это было по­хоже на заготовку инструментов различных размеров, чтобы потом, если появится возможность, можно было воспользовать­ся самым подходящим.

Со времен Версаля элита раскололась на три течения: (1) ан­тибольшевистское, (2) группу «Круглого стола» и (3) умиротво­рителей (см. рис. 5.2).

Рисунок 5.2. Маскарад политиков и дипломатов Его Величества.

С 1919-го по 1926 год в правительстве доминировала первая группа, в которую входили ведущий специалист по иностранным делам сэр Эрик Саймон, посол в Берлине д'Эбернон и южноафриканский имперский министр Ян Сматс; в начале двадцатых годов они выступили как анти­французская фракция, благословившая тайное перевооруже­ние Германии, имея в виду создать из последней «бастион» про­тив коммунизма (106). Вполне вероятно, что именно эту группу имел в виду Веблен, когда в 1920 году намекал на то, что эти влиятельные государственные мужи плели в Версале заговор с целью восстановить германскую реакцию против русского большевизма. Но заговор оказался «круче», чем мог вообразить себе даже Веблен.

Истинным ядром имперского монолита была группа Милнера, позиция которой регулярно печаталась в ежемесячном обо­зрении «Круглый стол»*.

* См. главу 1.

К этой партии также примыкали Сай­мон и Сматс, так же как и издатель «Тайме» Джеффри Доусон; два ключевых игрока министерства иностранных дел лорд Ло­тиан (Филипп Керр) и лорд Галифакс (Эдвард Вуд) и Сэмюэл (скользкий Сэм) Хор, имперский фактотум на все руки, проис­ходивший из старинного банкирского семейства, который про­вел в России всю Первую мировую войну, будучи сотрудником британской разведки, — «который был настолько тонким знато­ком своего дела, что царь обвинил его в том, что он заранее знал о готовящемся убийстве Распутина» (107).

В период между 1919-м и 1924 годом эти группы вместе кон­тролировали пятую часть кабинета министров, четверть — в пе­риод с 1931-го по 1935 год и одну треть — с 1935-го до 1940 года (108). Для того чтобы успешно вести такую двойственную поли­тику и ждать, как будут разворачиваться события, «Круглый стол» делал вид, что поддерживает — в качестве своей офици­альной политики — абсолютно фальшивый сценарий «мира из трех блоков», согласно которому Германия могла свободно рас­поряжаться в Центральной Европе, ограниченная, правда, на западе защитным валом Британии и Франции, а на востоке оборонительными линиями «отдаленной... и едва обозримой Российской империи» (109).

Версальский договор (1919) и план Дауэса (1924) были преимущественно плодом усилий этих двух групп (ПО).

Была, наконец, группа умиротворителей, включавшая в се­бя разнородное собрание парламентских заднескамеечников, таких как Черчилль и Ллойд Джордж, рекомендовавших «по­четный мир» (111), «беспартийные» технократы типа Норма­на и ряд интеллектуалов — публицистов и писателей типа Кейнса. Все они наперебой старались проявлять благодушие по отношению к вчерашнему врагу и завязывать с ним друже­ские отношения во имя «честности и уважительного отноше­ния к сопернику».

Таким образом, в самый разгар действия плана Дауэса импе­рия располагала добротным набором из трех масок: дружеской маски умиротворителей, маски непримиримых и твердолобых антикоммунистов и безмятежной маски умеренного подхода «Круглого стола». К концу периода веймарской инкубации ан­тикоммунисты отошли на задний план, в то время как стали на­бирать силу умиротворители, но над всеми возвышалась чопор­ная физиономия джентльменов «Круглого стола», и, более того, в политическом спектре появилась даже такая грань, как про­германская партия, руководимая Рольфом Гардинером и подоб­ными ему чувствительными личностями, тяготевшими к обще­му с немцами наследию нордического фольклора (см. рис. 5.2). Это было, однако, маргинальное движение, лишенное народ­ной поддержки и политического влияния (112). Британия в це­лом не испытывала прогерманских чувств, а такие движения были рассчитаны на легковерную публику.