Борис Синюков - Логическая история цивилизации на Земле Дополнительные доказательства моей теории (часть первая)

Когда «древние греки», разбежавшиеся в основном на север Европы, сбросили с себя иго католичества Медичи (читайте мою статью о том «Как дело Моисея чуть не погибло»), и на основе Второзакония достигли в 100 лет фантастического скачка в научно–техническом прогрессе, они вновь поплыли в 19 веке. И история, скомпилированная в псевдоплатоновской академии, предстала глазам очевидцев–мореплавателей в совершенно идиотском виде. Они в дальних краях ничему не могли найти объяснения, включая мост через ручей.

Но и католицизм был еще силен. И на каждом корабле дней «Великих географических открытий» 19 века непременно находилось по дюжине католических проповедников (шпионов), предназначенных не столько для проповедей аборигенам, сколько для сбора сведений, чтобы там, в Ватикане, им нашли приемлемое объяснение, не сильно шатающее грандиозный камень придуманной истории. Вранье накладывалось на вранье, наконец все историки сошли с ума, и решили: история – говно конечно, но это наше говно, и оно не так сильно воняет, как чужое. И даже честные историки смирились, не трогая «основ» и внюхиваясь в «детали».

В период же между Великими географическими открытиями и действительным распространением и внедрением в недра народов торгового племени происходило окукливание властиэтих народов под властью еврейской элиты, которой ничего больше не было нужно. И если вы мысленно снова обратите свой взор на приведенные уже мной отрывки, то вы непременно со мной согласитесь. Но это же микроскопическая часть от того, что вы самостоятельно можете осмыслить. Так что, за работу, товарищи! как говаривали коммунистические вожди.

Только не забудьте, что окукливаниени на какой другой основе не могло быть осуществлено, кроме как на основе Первозакония. Добавлю, что различию между Первозаконием и Второзаконием, которые невообразимым образом перепутаны в вашей голове, я посвятил большинство своих работ.

Теперь можно перейти к самому путешествию по «русским» землям цензора Гончарова. Ибо в Аян Гончаров уже прибыл.

«Еще в тропиках, когда мелькало в уме предположение о возвращении домой через Сибирь, бывшие в Сибири спутники говорили, что в Аяне надо бросить все вещи и взять только самое необходимое. А здесь теперь говорят, что бросать ничего не надобно, что можно увязать на вьючных лошадей все, что ни захочешь, даже книги . Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу), то можно ехать в качке, которую повезут две лошади, одна спереди, другая сзади».

И так ездят по русской земле? что даже десяток книг кажется перевозкой всей обстановки Зимнего дворца. Всеможно брать, включая медного Петра. Ан, нет, только – книги, и не больше нынешнего рюкзака. А осторожные люди и рюкзак рекомендуют бросить, словно они на воздушном шаре летят на «Таинственный остров», а шар прохудился.

Но лучше я приведу диалог, имевший место быть в Аяне:

«– не слушайте их, в качке на Джукджур не подниметесь

– так вы думаете, что я на эту выпуклость в качке…

– Не подниметесь…

– А верхом?

– Не въедете!

– Как же быть–то?

– Пешком зайдете, особенно если проводники, якуты, будут сзади поддерживать Вас в спину

– А их кто же поддерживает?

– Они привыкли. Велите подковать себя. У якутов есть такие подковки для людей

– Зачем подковки? Теперь не зима

– Там щебень, ноги не скользят

– Так гора очень крутая?

– Да так крута, что если б была круче, так ни в качке, ни верхом, ни пешком нельзя было бы взобраться на нее».

Мы с вами давно знаем, что главные две проблемы России – дураки и дороги, но не настолько же? Настолько! И это еще цветочки, ягодки вот они:

«Тут же рассказали мне, что зимой не сходят и не съезжают, а спалзывают с горы. Оленей отпрягают и пускают сойти самих, а к нартам привязывают длинную сосну с ветвями и сталкивают вниз, с людьми и кладью. Путешественник, лежа в санях и опершись руками и ногами в стенки, раза два обернется головой вниз – и ничего. Особенно такой спуск с гор употребителен на пути в Камчатку. Один, ездивший туда по службе, рассказывал, что тунгус, подъехав к одному крутому утесу, с которого даже собаки не могли бежать, отпряг их и, одну за другой, побросал с утеса. Путешественник пришел в ужас, когда очередь дошла и до той нарты, на которой он лежал. «Стой, стой! что ты?» – кричал он в отчаянии из окошечка своих крытых санок. Но тот ответил ему что–то по–своему и толкнул нарту. Прежде чем проезжий успел опомниться, он уже вертелся на воздухе и упал в рыхлый снег. Потом свалился и сам тунгус и начал вытаскивать увязших в снегу собак, запряг их в нарты и мы отправились дальше».

В общем, Гончаров прибыл в Якутск в октябре, а в Иркутск – в аккурат в Рождество Христово, через четыре с половиной месяца. И надо сказать, что он был довольно важный чиновник, а не просто турист.

«О Якутске собственно я знал только, да и вы, вероятно, не больше знаете, что он главный город области этого имени, лежит под 620 северной широты, производит торг пушными товарами и что, как я узнал теперь, в нем нет… гостиницы. Я даже забыл, а может быть, и не знал никогда, что в нем всего две тысячи семьсот жителей. Там есть один каменный дом, а прочие – деревянные. И что мне, если ехать дальше, то чтобы я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо».

Надоело мне, заканчиваю последней цитатой: «…я проснулся, однако, не на станции. «Что это? – просил я, заметив строения, – деревня что ли?» «Нет, это Иркутск ». В самую заутреню Рождества Христова я въехал в город». Повторяю, через четыре с половиной месяца.

От Иркутска хотя бы до Москвы сами знаете, какое еще расстояние. Я его отчасти охарактеризую цитатой из Успенского, ибо сам Гончаров этот путь описывать не стал.

« ПОЕЗДКА К НОВОСЕЛАМ», 1888 г.

Глеб Успенский

Я не знаю, прилично ли приводить цитаты в три больших листа? Но мне нужна именно такая, и я ее приведу. Иначе доказательств, которые я хочу получить, не будет. Итак, начинаю, а когда закончу, сообщу.

«Помимо разочарования в помощи и поддержке немало терпит переселенец и от того «плутоватого» человека, который во всех тех торговых местах, — от села до губернского города, — где есть базар, ухитряется влачить свое существование исключительно надувательством простодушного крестьянина. Здесь, в Сибири, плутоватый человек, предки которого большею частию не могут похвастаться хорошими фамильными преданиями, пользуется неопытностью крестьян–переселенцев с гораздо большею развязностью, чем на наших российских базарах. Обо всех затруднениях, переживаемых переселенцем от «плутоватого», пришлось услышать от одного из самых, по–видимому, деятельных радетелей по делу именно утеснения нашего пришлого крестьянина, который, как бы даже похваляясь, рассказал без всякого стеснения все свои плутни с переселенцами.