Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

Но свадьба была необычная. В связи с трауром по усопшему императору, который продолжался по всей стране, свадебные торжества и приемы были отменены. «Можешь представить себе это чувство, – писала Александра Федоровна своей сестре. – Только что в глубочайшем трауре, оплакиваешь дорогого человека, и вот ты уже в нарядном свадебном платье. Большего контраста нельзя себе представить, но это сблизило нас еще больше – если более было возможно».

Конец 1894 и весь 1895 год прошли под знаком траура. Придворных балов не было, зато многочисленные церковные службы проходили в Зимнем дворце и молодой император, который был очень религиозным человеком, не пропускал ни одной.

Николай II не был подготовлен к вступлению на престол. Когда умер Александр III, ему было 26 лет. Великий князь Александр Михайлович, описывая разговор с Николаем II в дни кончины его отца, отмечал: «Каждый в толпе присутствовавших – родственников, врачей, придворных и прислуги собравшихся вокруг его (Александра III. – Ю.А. ) бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Ники. В эту минуту в первый и последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах… “Что будет теперь с Россией, – патетически воскликнул он. – Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами”».

Коронация Николая II состоялась 14 (26) мая 1896 года в Успенском соборе Кремля. Присутствовало много иностранных гостей, среди которых были эмир Бухарский, королева Греции Ольга Константиновна, двенадцать наследных принцев, в том числе князь Фердинанд Болгарский, князь Николай Черногорский, принц Генрих Прусский, брат Вильгельма II, английский герцог Артур Коннаутский, герцогиня Саксен-Кобург-Готская, сын короля Сиама, брат персидского шаха, японский принц, папский нунций и многие другие. Были также китайская и японская делегации.

Граф С.Д. Шереметьев – обер-егермейстер императорского двора, историк и археолог, находившийся во время коронации рядом с императрицей Марией Федоровной, поддерживая порфиру, так описывает в своих дневниках волнующие моменты коронации: «…Гос[ударь] и Им[ператрица] подошли к Царским вратам. Миропомозание… Царь входит в Царские] врата в алтарь, в то время как Императрица становится у образа Влад[имирской] Б[ожьей] М[атери]… Совершается великое таинство, и сила его для верующих необъятная. Это молчание апокалиптическое… Но вот разверзлись врата, и Государь выходит и становится с преклоненной головой перед образом Спасителя, а митр[ополит], обращаясь к Императрице, читает “Верую, Господи, и исповедую…”. Царь и царица возвратились на свои места… Я гляжу на него пристально. В венце и в порфире он наклонил голову и нетвердой поступью, в великом смирении, но просветленный, он идет прямо к Импер[атрице] Марии Федоровне… Та ему навстречу делает несколько шагов, и вот они встретились и посмотрели друг другу в глаза; продолжителен был этот взгляд; выражение его было такое, какое бывает раз в жизни. В нем сказалась сыновья любовь и покорность и умиление просветленной души, и приник Государь к руке Императрицы-матери и долго и крепко целовал ее, потом долго и крепко поцеловал трижды…

Эта встреча и этот поцелуй сына и матери, конечно, были самое сильное впечатление дня, сильное и глубоко отрадное. Но служба кончилась. Импе[ратрица Мария] Ф[едоровна] первая выходит из собора, у ворот кот[орого] ее ожидает балдахин: мы поддерживаем ее в том же порядке… Вот она вышла на площадь… Оглушительный трезвон, пуш[ечные] выстрелы и потрясающие крики “Ура!” встречают и провожают ее. Она кланяется словно каждому отдельно, как только она умеет кланяться, и я чувствовал, что электрическая искра проникла повсюду; и все эти лица вокруг, лица народные, с таким выражением, с такой любовью провожали ее взором, не могли оторваться от нее. Она медленно подвигалась, лицо было серьезно и сосредоточено, но она старалась улыбнуться. Поднявшись на Красное крыльцо, она остановилась и, окинув взором несметную толпу, троекратно поклонилась Народу… Еще мгновение, и она скрылась из глаз и тем же путем чрез залы Кремлевского дворца прошла во внутренние покои, где остановилась, сняла порфиру и каждому из нас молча протянула руку в знак благодарности…».

Л.Р. Туксен

Коронация императора Николая II в Успенском соборе Московского Кремля

Позже в письме сыну Георгию Мария Федоровна описывала свои «большие и мучительные переживания» того дня, когда «открылись все раны» и напомнили ей счастливое время коронации Александра III в 1883 году.

«…Как будто, – писала она, – происходило повторение, и присутствовать при этом, видеть эту радость и веселье было для меня большим испытанием. В конце концов, я рада, что все это позади, и благодарю Бога, который помог мне преодолеть мои личные чувства и выполнить тяжелый, но священный долг присутствовать на коронации моего дорогого Ники и молиться за него рядом с ним в этот великий и значительный час, самый важный в его жизни. Когда он подошел поцеловать меня после причастия, у него было такое проникновенное и трогательное выражение лица, которое я не забуду никогда. Я видела в его добрых дорогих глазах все, что происходило в это время в его дупле, и я почувствовала необходимость своего присутствия, несмотря на то, что это стоило мне неописуемых переживаний, почти разрывавших мое сердце.

Бедный Ники, я не могла без слез смотреть на него, такого молодого и думающего об ужасном грузе, который уже возложен на его плечи Господом Богом.

Да поможет ему Господь Бог и даст ему силу и твердости продолжить дело, которое наш обожаемый Папа́ так блистательно начал. Пусть идет он по его следам во славу нашей дорогой России и великого народа русского – это моя ежедневная молитва. Дай Бог! Дай Бог!».

Ходынские события омрачили коронационные празднества и легли тяжелым грузом на плечи императора и его близких. «Ужасная катастрофа на народном празднике с этими массовыми жертвами, – по словам Марии Федоровны, – опустила как бы черную вуаль на все то хорошее время. Это было такое несчастье во всех отношениях, превратившее в игру все человеческие страсти». Погибло, по официальным данным, 1282 человека (по другим данным 1389 человек). Николай и Александра Федоровна присутствовали на панихиде по погибшим в катастрофе, а 19 мая посетили бараки и палаты Екатерининской больницы и палаты Мариинской больницы, где лежали раненые. Умершие, по распоряжению императора, были похоронены за его счет в отдельных гробах, а не в братской могиле, как это обычно делалось прежде. Их семьям и семьям пострадавших было выплачено по тысяче золотых рублей. Мария Федоровна также побывала в больницах, и всем раненым, а увечья получили 1300 человек, по ее распоряжению было послано по бутылке мадеры. «Я была в отчаянии при виде в госпитале всех этих бедных раненых, наполовину раздавленных, почти каждый из них потерял кого-нибудь из родных, – писала она великому князю Георгию Александровичу. – Это было ужасно! Но в то же время они были так велики и возвышенны в своей простоте, что очень хотелось встать перед ними на колени.