Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

Они были так трогательны, не обвиняя никого, кроме самих себя. “Мы сами виноваты”, – говорили они и сожалели, что огорчили царя! Да, они были прекрасны, и можно более чем гордиться от сознания, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу. Остальным классам следовало бы брать с них пример, а не грызться между собой и, особенно, не возбуждать своим буйством, своей жестокостью возбуждать умы до такого состояния, которое я еще никогда не видела за тридцать лет моего пребывания в России…».

Мария Федоровна поддержала идею создания Комиссии по рассмотрению причин ходынской катастрофы. 25 мая Николай II отметил в дневнике: «Брожение в семействе по поводу следствия, над которым назначен Пален», а Мария Федоровна, продолжая эту тему, писала сыну Георгию: «Это было страшно, а семья Михайловичей сеяла всюду раздор с непривычной резкостью и злобой».

Первые годы после ухода из жизни Александра III были очень тяжелы для Марии Федоровны. Она никак не могла оправиться от горестной утраты и постоянно чувствовала присутствие «дорогого Саши». «Первого января (1896 года —Ю.К.), – рассказывала она в письме великому князю Георгию Александровичу, – мы с Ольгой пошли в нашу любимую маленькую церковь одни без Миши, который должен был принять участие в выходе в Зимнем дворце. Это было грустно и страшно мучительно, мне казалось, что я чувствовала около себя душу нашего обожаемого Папа́, и, наверное, это его молитвы к Нему помогают мне нести мое ни с чем не сравнимое несчастье и постоянную боль сердца с большим душевным спокойствием».

В другом письме сыну, описывая совместное с Ники, Аликс, Ксенией и Сандро посещение церкви Зимнего дворца, она говорит:

«…Я уверена, что нас сопровождают молитвы нашего обожаемого Папа́, и, причащаясь, я чувствую себя ближе к нему. Вот уже два года прошло с того времени, что он говел здесь вместе с нами, и кто мог тогда подумать, что мы его так скоро потеряем, а мне придется пережить это ни с чем не сравнимое и ужасное несчастье». Императрица долго носила траур по своему покойному мужу. Нормы христианского поведения – смирение и терпение были главными для нее на протяжении всей жизни. И она всегда пыталась донести их до своих детей, а позже и внуков. В ее письмах часто можно встретить пространные рассуждения на эту тему. В одном из них, говоря о потери супруга, Мария Федоровна восклицала: «Господи! Господи! Какое страшное испытание! Как можно выдержать такую боль и такое горе – это непонятно! Но на все воля Божия, и нужно стараться нести этот тяжелый крест безропотно и с христианским смирением. Да придет мне Господь на помощь и даст необходимые силы!»

В других письмах она замечала: «Это воля Божия, испытывающая нас так жестоко, Он знает, для чего это делается, и мы должны нести наш крест, не спрашивая о причинах». И далее: «Нужно благодарить Его за все то хорошее, что мы имели в прошлом!»

Вслед за мужем уходили и его близкие соратники. Мария Федоровна присутствовала при последних часах любимого генерал– адъютанта императора П.А. Черевнина. 23 февраля 1896 года она писала: «Все наши близкие друзья уходят от нас один за другим. Уходят как раз те, к которым мы были наиболее привязаны и с которыми связаны все воспоминания счастливого прошлого… Такой честный чудный человек, который делал только добро и был умиротворяющим началом для всех. К нему обращались все: министры, люди высшего света и всех классов. Благодаря своему большому уму и такту, он всегда находил правильное решение каждого вопроса, смягчал все недоразумения и т. д. Да, это огромное несчастье, так как он был таким нужным, таким полезным как государственный деятель и таким преданным и верным другом.

Это сердечное горе для меня лично, которая видела его постоянно. Я отмечала его заботливую преданность, которая выражалась в трогательной манере держать себя со мной, в особенности после нашего большого горя».

Через четыре года после смерти Александра III в 1898 году Мария Федоровна похоронила свою мать – королеву Луизу. В Копенгаген на торжественные похороны съехались многочисленные родственники, представлявшие королевские дома Европы, а также члены российской императорской семьи. Позже в 1918 году в день смерти матери Мария Федоровна запишет в дневнике: «Слава Богу, что ей не довелось жить в это жуткое время, когда все вокруг горит и полыхает ярким пламенем, брат идет на брата! Случилось то, о чем она так часто предупреждала. Мы, правда, надеялись, что нас минует чаша сия, но, к сожалению, все это выпало на нашу долю!»

Но на пороге была новая беда. Болезнь сына Георгия – туберкулез легких – прогрессировала. Великий князь Георгий Александрович, по воспоминаниям современников, был незаурядной личностью, умный, великодушный, умевший располагать к себе людей, и обладавший глубоким чувством юмора.

В 25 лет великий князь Георгий заболел. Врачи долго не могли точно установить диагноз. Слабые легкие, легочное недомогание, лихорадки – так характеризовали они болезненное состояние великого князя. В 1891 году вместе с братом, цесаревичем Николаем, на судне «Память Азова» Георгий Александрович отправился на Восток. Однако, доплыв до Индии, он почувствовал серьезное недомогание и оставался на судне, пока Николай и сопровождавшие его лица совершали поездку по стране.

На Цейлоне его болезнь осложнилась, и впервые врачи поставили диагноз – симптомы туберкулеза. Некоторое время он находился в Греции у великой княгини Ольги Константиновны, затем в Алжире, а позже в Абастумане. Его состояние то улучшалось, то ухудшалось. В Абастумане он проходил специальный курс наук. Среди его педагогов был известный профессор В.О. Ключевский, который прибыл в Абастуман в октябре 1893 года. Великий князь, по оценке Ключевского, был к тому времени сложившимся взрослым человеком.

В официальном сообщении, посланном С. А. Белокурову из Абастумана, Ключевский писал: «Живу хорошо, веду свое дело по мере сил и умения и чувствую себя хорошо в обществе превосходного хозяина и добрых товарищей». Рассказывая об условиях жизни в Абастумане, Ключевский в письме М.С. Корелину сообщал: «Всего труднее привыкнуть к здешней комнатной температуре. Руки, избалованные московскими печами, особенно страдают, перо невозможно твердо держать в руке. Комнаты так выстывают, что писать МОЖНО ТОЛЬКОтак, как рисуют живописцы, выводя каждую часть буквы с особыми усилиями и по наперед обдуманному плану».

Доктора полагали, что холодный горный воздух поможет Георгию Александровичу преодолеть его недуг. Великий князь Александр Михайлович, посетивший вместе с Ксенией Александровной Абастуман, вспоминал: «Мы спали в комнате при температуре десять градусов ниже нуля под грудой теплых одеял».