Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Хотя исход переговоров стал ясен с самого начала, каждая страна стремилась заключить договор на самых выгодных для себя условиях и выкладывала на стол все явные и скрытые козыри, которые у нее были. Со стороны России таким козырем являлось, разумеется, «право победителя», со стороны Швеции – негласная поддержка Англии, Нидерландов и Дании, стремившихся не допустить новых игроков на Балтийскую арену. Воевать со всей Европой Петр был не готов, поэтому обеим сторонам пришлось идти на уступки, чтобы договор стал в самом деле «договором о мире», а не началом новой войны. Обе страны воевали уже более 20 лет и изрядно истощили свои ресурсы. В большей мере это касалось, разумеется, Швеции, где царил настоящий голод, так как все работоспособные мужчины были мобилизованы, но и Россия не могла бесконечно продолжать войну.

Наверное удобнее всего будет изложить ход переговоров в виде таблицы: она покажет, какие вопросы были принципиальны для каждой из сторон, где им пришлось пойти на уступки и каким путем был достигнут компромисс.

Что происходило в Ништадте с мая по август 1712 года, отражено в таблице.

Уинстон Черчилль скажет двумя веками позже: «Лучшим доказательством справедливости соглашения является то, что в полной мере оно не устраивает ни одну из сторон». Эти слова в полной мере можно отнести и к Ништадскому миру.

Северная война заняла большую часть жизни Петра. Он начал ее 28-летним молодым, полным сил человеком, а закончил, когда ему исполнилось 49, за четыре года до смерти. После заключения мира Сенат обратился к Петру с просьбой принять титул Отца Отечества и Императора. Это стало знаком уважения и благодарности Петру за проделанную им великую работу, но не только. Это также был политический акт. Со «званием» императора Петр, к примеру, получил право награждать дворянство титулами, которого не было у русского царя. Кстати, одним из первых награжденных стал сам Остерман, получивший из рук нового императора баронский титул. Но самое главное – Россия торжественно объявляла себя преемницей Византийской империи, православным центром всего мира.

Еще когда полным ходом шли переговоры со Швецией, Петр решил покрепче привязать к России дипломата, потенциал которого он уже оценил. Он нашел ему невесту: Марфу Ивановну Стрешневу, внучку Родиона Стрешнева, «дядьки» Петра I, которая к тому же по женской линии приходилась дальней родней Романовым. Помолвка Марфы и графа Остермана состоялась 18-го декабря 1720 года, во дворце Петра, а свадьба 21-го января 1721 года.

Зная характер Остермана, зная то, что этот брак еще один проект Петра, что шафер и жених преследовали очень конкретные, прагматичные цели, и, наконец, глядя на портрет 40-летней Марфы Ивановны – статной, полногрудой, но далеко не красавицы, мы можем предположить, что в семейной жизни Андрей Иванович был сухарем и «хорошим дипломатом» – не более того. Что жена если и ладила с ним – то по обязанности, слишком различался их образ жизни, слишком далеко друг от друга были культуры, в которых они выросли, и слишком мало было в Остермане качеств, которые могли бы покорить девичье сердце. Поэтому мы можем поверить в строки Пушкина:

М.И. Стрешнева

Но, рассуждая таким образом, мы очень сильно ошибемся.

«Батюшка мой дорогой, любимый мой друг Андрей Иванович! – пишет мужу Марфа Ивановна, – я в мыслех моих цалую ручки и ножки и дорогую любимую шейку твою и прошу Бога, чтоб дал мне тебя видеть поскорее и в добром здоровьи, а тебя прошу пожалуй мой любимой друг по всякой возможности стараться, чтоб ты был здоров и чтоб не было так, как в Риге и в Ревеле, уже меня наше разлученье и твое слабое здоровье настращало, но куль не увижу тебя, моя радость, то мне кажется, что ты все нездоров, я чаю, что мой друг сегодни или вчера приехал в Москву, я прошу тебя, свет мой, пожалуй отпиши ко мне все-ли ты, мой друг, в дороге был здоров и получил-ли ты мои прежния письма два которыя я тебе писала». Сладкие слова могут быть данью приличиям и моде, но беспокойство о здоровье неподдельное.

Из письма следует, что Остерман хорошо знал русский обычай, которому неукоснительно следовали Петр и Меншиков, находясь в путешествии, посылать своим любезным маленькие подарочки – местные «специалитеты». Марфа Ивановна благодарит супруга за «посланные для меня гостинцы новогородские, а особливо благодарствую, мой любезный друг, что ты меня бедную любишь и помнишь».

Она сообщает ему о здоровье родных и предупреждает: «Ты, мой батюшка, пожалуй не печалься, ты как здравии своем не крепок и по мне мой любимый друг не печалься, я слава Богу и сын наш здоровы». И о своих заботах по хозяйству: «Пива варить сегодня начали; отпиши, мой батюшка, сколько вар варить, мне кажется, что 5 вар варить надо англинскаго полпива, велю 2 четверти сварить». Просит передать поклон своей матери и завершает письмо так: «Любимой мой друг дорогой батюшка Андрей Иванович, живи весело и будь здоров и меня, бедную, люби всегда и я тебя до смерти буду любить верная твоя Марфутченка Остерманова».

Кажется Остерман и его супруга действительно «сошлись характерами» – оба бережливы, и даже скуповаты, оба – не любители шумных развлечений, но зато – любили хорошо поесть без навязчивой роскоши, но вкусно, обильно и добротно. Оба писали друг другу письма, полные нежности и заботы.

Из Москвы они переезжают в Петербург, где для Остермана уже возводится дом на набережной Невы. Их дети – члены большой семьи Петра. Крестными старшего сына, названного Петром, являются: государыня Екатерина Алексеевна, великие княжны Анна и Елизавета и светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Восприемницей второго сына Федора – царевна Анна Петровна. В 1724 году в семье родилась дочь, а в 1725 году – сын Иван.

Как мы видим, семейное счастье получилось очень бюргерским, или, может быть, старосветское. Но так ли важно, немецкий привкус был у этого счастья, или старо-московский? Главное, что и Остерман и его жена готовы это счастье беречь и хранить.

Меж тем Петру оставалось жить совсем немного. Меншиков, положение которого пошатнулось, спешно сколачивал при Дворе «свою партию». Начинается «Почепское дело» и расследование ведет не кто иной, как вернувшийся из турецкого плена Шафиров. И тут Остерман неожиданно начинает поддерживать Александра Даниловича в его борьбе против Шафирова. Отчего вдруг Остерман закладывает такой «вираж»? Историки теряются в догадках. Если бы он поступил наоборот – поддержал Шафирова в борьбе против Меншикова, этот поступок был бы вполне понятен. Верность старым друзьям и покровителям всегда в почете. Подкупить Остермана, как мы знаем, невозможно. Или, может быть, он был из тех, кому просто никто не платил достаточно, а Меншиков заплатил? Но тогда где следы этой суммы, которая должна быть не маленькой? Или у Остермана накопились претензии к Шафирову, а дело Меншикова оказалось просто поводом? Или «приманкой» стала должность вице-канцлера, которую занимал Шафиров, и которая в итоге досталась Остерману, возможно, не без протекции Меншикова?