Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Граф Нессельроде вышел в отставку, и в апреле 1856 года министром иностранных дел назначен князь Горчаков, получивший звание канцлера. Вероятно, Александр II планировал такое назначение уже давно. Еще осенью 1854 года, при жизни Николая I, фрейлина великой княгини Марии Александровны, Анна Тютчева записала в дневнике: «Сегодня вечером великий князь прочел нам конфиденциальную корреспонденцию из Вены (вероятно от Горчакова), представляющую очень умный обзор политического положения России в настоящее время и оканчивающуюся словами: „Нельзя понять современный кризис, если не отдавать себе отчета в том, что из него неизбежно должен вырасти новый мир“. „Это именно то, что я думаю, – добавил великий князь, – и что говорил с самого начала войны“». При встрече с новым императором Горчаков попросил его об амнистии декабристам. Вероятно, и сам Александр II уже задумывался над этим и просьбу удовлетворил – декабристам разрешили вернуться из Сибири.

Не лишенный тщеславия канцлер, рассказывал на склоне дней, что император делился с ним всеми своими проектами: «Не было дела, не было вопроса, о котором бы Государь Император не совещался со мной, – хвастался старик. – Уже перед коронацией, в 1856 году Государь изволил говорить со мной об освобождении крестьян и о разных других реформах. Я горячо поддерживал великие намерения Его Величества». Звучало это, вероятно, смешно и трогательно. Но только ли тщеславие руководило Горчаковым? Кажется в Александре II он увидал уже утраченный им однажды идеал правителя, тот, которому в итоге не смог соответствовать Александр I. И с тех пор Александр Михайлович считал службу новому государю делом чести. Ведь этот государь служил России, причем именно так, как полагал правильным Горчаков.

21 августа 1856 года Россия выпустила ноту, в которой заявила, что порывает со Священным союзом, не будет больше вмешиваться в европейские дела и сосредоточится на внутренних проблемах. В циркулярной депеше, содержание которой посольствам приказано довести до сведения иностранных правительств, были такие слова: «Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Они моментально стали крылатыми. Политики гадали чего в них больше: обещания или скрытой угрозы.

Александр II

Большинство же русских восприняли сдачу Севастополя, Парижский договор и последующую внешнюю политику России, как единую череду позорных поражений и громко недоумевали, как Бог и русские святые, а главное – русский царь, могли допустить подобное унижение. Но Горчаков чужд патриотической риторике, политику, которую он намеревался вести, он называл «политика тихого голоса»: в Европе много стран и у каждой есть свои нужды и интересы, если сосредоточиться на них, почва для альянсов и пути решения обязательно найдутся.

В сентябре 1857 года королю Вюртенберга, тестю великой княгини Ольги, исполнилось 70 лет. Воспользовавшись удачным предлогом, он пригласил на празднование и Александра II, и Наполеона III. Правда, переговоры между двумя владыками ни к чему не привели, но они хотя бы смогли посидеть за одним столом. Спустя год Франция сама проявила инициативу: она собиралась вместе с Сардинией изгнать австрийцев из Италии, и ей был необходим авторитет России. Россия обещала соблюдать дружеский нейтралитет и сосредоточить у границы с Австрией несколько российских корпусов, чтобы сковать часть австрийских вооруженных сил на востоке. Анна Тютчева записывает в дневнике: «Когда государь говорит об Австрии, его лицо принимает прекрасное выражение ненависти, радующее сердце, это лучшая гарантия, что мы не впадем больше в глупую ошибку, так дорого стоившую России. Императрица рассказывала мне, что недавно на танцевальном вечере у Ольденбургских добрейший принц Петр [40] Петр Григорьевич, принц Ольденбургский (1812–1881) – сын принца Георгия Петровича Ольденбургского и супруги его великой княжны Екатерины Павловны. затеял с ней политический разговор с тем, чтобы доказать ей, что Австрия совершенно права и что не подобает быть заодно с теми, кто нападает на ее итальянские владения. На это государь сказал: „О, у нас здесь не мало трусов, которые думают так же и дрожат при мысли о войне и желают только одного, как можно скорее восстановить приятельские отношения с Австрией“. Это верно. Атмосфера полна Deutsche Stromungen [41] Немецких течений. , как их остроумно называет великая княгиня Елена Павловна. Барон Петр Мейендорф, мнение которого имеет большое значение при дворе, его жена, сестра графа Буоля, военный министр Сухозанет [42] Сухозанет Николай Онуфриевич (1794–1875) – генерал-адъютант, член Государственного совета. , министр Чевкин [43] Чевкин Константин Владимирович (1802–1875) – генерал-адъютант, главноуправляющий путями сообщения. , Панин, Долгорукий – все они на стороне Австрии, все они твердят, что, владея Польшей, нельзя поддерживать права угнетенных народностей. Но Горчаков теперь держит себя превосходно».

Конечно, злорадство – это чувство, которое не должно быть знакомо дипломату, но, возможно, Горчаков все же испытал его в этот момент. Однако он понимал также, что чрезмерное усиление Франции не на руку России. Горчаков решает укрепить отношения с Пруссией, а в Россию приезжает новый посланник Прусского двора – молодой Отто фон Бисмарк. Он знаком с Горчаковым еще по франкфуртскому сейму и глубоко уважал русского коллегу.

Позже противостояние Бисмарка и Горчакова писатель Валентин Пикуль назовет «Битвой железных канцлеров». Пока же молодой немецкий дипломат является почтительным учеником старшего коллеги. А Горчаков начинает говорить о том, что «сосредоточение» России окончено и она готова еще раз выступить гарантом мира в Европе. Он заявляет: «Это уже вопрос не об итальянских интересах, но об интересах общих, присущих всем правительствам; это вопрос, имеющий непосредственную связь с теми вечными законами, без которых ни порядок, ни мир, ни безопасность не могут существовать в Европе. Необходимость бороться с анархией не оправдывает сардинского правительства, потому что не следует идти заодно с революцией, чтобы воспользоваться ее наследством».

Но в январе 1861 года тяжело больной и практически лишившийся рассудка король Фридрих Вильгельм IV скончался, и его место занял бывший регент Вильгельм I, после чего Бисмарка перевели послом в Париж. В 1865 году он уже министр-президент и готов начать войну с Австрией. Предметом спора становятся многострадальные северные княжества – Шлизвиг и Голштиния, только что захваченные в войне с Данией, где Австрия и Пруссия были союзниками. Но все понимают, что речь идет не о них, а о господстве в Европе. По крайней мере, на тех ее территориях, где говорят по-немецки.