Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Весной 1877 года, на волне общего энтузиазма, Александр двинул русские войска на Балканы. Кроме кадровой армии с ними отправились пять тысяч добровольцев. Вся страна собирала деньги на оснащение русской армии, организацию полевых лазаретов, закупку оружия. Противостояние было героическим, но и кровопролитным. В русском языке появились слова «Плевна» и «Шипка», как имена нарицательные, символизирующие героизм русского солдата, в обществе восхищались благородным стремлением Александра избавить болгар и сербов от турецкого ига, но одновременно возмущались бездарным командованием брата царя великого князя Николая Николаевича и бессмысленной гибелью российских солдат при штурме той же Плевны или при обороне Шипкинского перевала. В русских городах появились памятники героям войны, но не было самого главного памятника, пресловутого «креста на святой Софии».

Русские войска остановились в предместьях Стамбула. Великий князь Николай Николаевич писал брату, высказывая «свое крайнее убеждение, что при настоящих обстоятельствах невозможно уже теперь остановиться и, ввиду отказа турками условий мира, необходимо идти до центра, т. е. до Царьграда, и там покончить предпринятое Государем святое дело». Через несколько дней он отправляет еще одно письмо: «Если не получу Твоего приказания остановиться, благословением Божиим, может быть, буду скоро в виду Царьграда!.. все в воле Божией». Военный министр Д.А. Милютин записывает в эти дни в дневнике: «Подозреваю, что великий князь Николай Николаевич нарочно тянет переговоры, с той целью, чтобы продолжать продвигаться все вперед и иметь наслаждение вступить в Константинополь. Вчера я высказал эту мысль государю и по его приказанию отправил вчера же вечером телеграмму к великому князю с повелением ускорить заключение перемирия, коль скоро Порта действительно примет заявленные нами основания мира. Еще сегодня утром государь был очень озабочен тем, что замедление в переговорах подает новый повод к враждебным против нас толкованиям и недоверию. В Вене и Лондоне эксплуатируют это неловкое положение».

Александр не решился штурмовать Стамбул, опасаясь вновь, как уже было под Севастополем, столкнуться с оппозицией большей части Европы. Он получает известие о том, что Англия уже ввела свой флот в Мраморное море, и идет на подписание мирного договора 19 февраля 1878 года в Сан-Стефано. Турция признавала государственную независимость Румынии, Сербии и Черногории. Великий князь Николай Николаевич и император обменялись телеграммами, в которых поздравляли друг друга с заключением мира. Николай не забывает напомнить брату: «Господь сподобил Вас окончить предпринятое Вами великое святое дело: в день освобождения крестьян Вы освободили христиан из-под ига мусульманского». А Александр отвечает: «Лишь бы европейская конференция не испортила то, чего мы достигли нашей кровью».

Еще в начале 1876 года Александр II через Горчакова потребовал от Пруссии поддержки российской политики на Балканах. Теперь судьба российских завоеваний должна была решиться на Берлинском конгрессе, который начал свою работу 1 июня 1878 года. Бисмарк играет на нем ведущую роль.

Худшие опасения Александра сбылись. «Тихий голос» Горчакова потерял свою силу убеждения, Бисмарк действовал в интересах Пруссии, объединился с Британией и со вчерашним врагом – Австрией и одержал решительную победу: России пришлось примириться с потерей независимости Болгарии, в Боснию и Герцеговину введены австрийские войска, а Англия захватила Кипр. Но сохранили свою независимость, хотя и утратили часть территорий, Сербия, Черногория и Румыния, а Россия получила часть территории Кавказа. В очередной раз равновесие между европейскими державами было восстановлено, и в очередной раз – не надолго.

С российской стороны Берлинский трактат от 1 (13) июля 1878 года подписали князь А.М. Горчаков, граф П.А. Шувалов (посол в Лондоне) и П.П. Убри (посол в Берлине). Но Горчаков был болен и большую часть переговоров вел Шувалов. Сам Александр Михайлович вспоминал об этом событии так: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере». И уверял, что когда он дал прочитать свои воспоминания императору, то Александр написал рядом с этой фразой: «И в моей тоже».

Далеко не все сторонники молодого императора были в восторге от старого дипломата.

«После Крымской войны, – писал предводитель славянофилов Иван Сергеевич Аксаков, – наступил в истории нашей дипломатии тот период ничтожества, позор которого не только не потонул в блеске наших достославных военных подвигов 1877 г., но, напротив, сумел затмить даже и этот блеск; период, который венчался Берлинским трактатом, этим срамным клеймом, выжженным на челе победоносной России, период, в котором только и есть одна блистательная страница – дипломатический отпор дипломатическому общему на нас походу Европы во время последнего польского мятежа, – но и этот отпор произведен был нашей дипломатией не самою по себе, а под натиском общественного мнения России».

Он подразумевал Польское восстание 1863–1864 года, когда Россия столкнулась с сопротивлением Англии, Австрии и Франции, поддержавших стремление поляков к независимости. Тогда, в апреле 1863 года, Горчакову удалось, используя «политику тихого голоса», убедить страны Европы, что такая «подножка» России будет не в их интересах. В начале 1864 года последние отряды восставших разгромили. Позже, уже в Баден-Бадене, доживая последние дни, Горчаков будет с убежденностью говорить, что «Россия по отношению к этому краю должна, разумеется, смотреть на него, как на свою необъемлемую часть. Раз борьба покончена мечом, раз история решила эту борьбу в пользу России – Польша не должна быть отделена от судьбы России, каждое восстание должно быть немедленно подавлено мечом. Но на России, на русском народе и на его правительстве лежит священная обязанность не вызывать этих восстаний, не давать повода к братоубийственной резне». И советовал помнить, что «по отношению к Польше, стране цивилизованной мы должны действовать вполне по-европейски. Гуманность должна руководить нашими действиями. Отсутствие произвола, честное исполнение установленных законов, забота о развитии в крае просвещения, торговли и промышленности, вообще забота как о нравственном, так и о материальном благосостоянии народа в особенности должны отличать действия русского правительства в пределах польского народа и тем заменить ему отсутствие политических прав», но кажется обаяние «тихого» голоса Горчакова больше не действовало на тех, кто называл себя русскими патриотами.

Жена Аксакова, дочь Федора Ивановича Тютчева, бывшая фрейлина Марии Александровны, высказывалась еще резче: «Я очень боюсь, что недалек тот час, когда Государь и князь Горчаков поймут, что, несмотря или, скорее, вследствие их двойственной политики, они оказались увлеченными на совершенно ложный путь и нарушили честь России, не выиграв ничего положительного для нее», а летом 1878 года: «…судьба преимуществ, с таким трудом завоеванных ценой кровавых жертв и беспримерных побед; она должна отдавать себе отчет в том, что все ее столь серьезные интересы переданы в руки старика, князя Горчакова, наполовину впавшего в детство, для которого его общеизвестное тщеславие всегда стояло выше серьезных соображений и патриотических чувств».