Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Россия в этой схватке оказывается союзницей Пруссии. Военные действия длились семь недель. Австрийцы понесли потери, в три раза превышающие потери пруссаков и в шесть раз – итальянцев. Италия получает Венецианскую область и делает еще один шаг к объединению. Пруссия получает Шлезвиг и Голштинию и заключает Северогерманский союз с немецкими княжествами. Рейнский союз, как политическое образование, прекращает свое существование.

В 1870 году Пруссия развязывает новую войну – на этот раз с Францией. За несколько недель прусские войска стерли с лица земли французскую армию и в начале следующего года пруссаки вошли в Париж, а Наполеон потерял корону. После этой победы Бисмарк вплотную занялся объединением Германии. Именно эту задачу он считал своей миссией и получил за это почтительное прозвище «кузнеца Германии». Россия снова сохраняет нейтралитет.

19 октября 1870 года Горчаков разослал странам, подписавшим Парижский договор, циркулярную депешу. Речь в ней шла о неизбежных нарушениях договора, которые уже произошли и неизбежно будут происходить. Причем нарушителем являлась отнюдь не Россия. «Неоднократно и под разными предлогами проход через проливы был открываем для иностранных военных судов и в Черное море были впускаемы целые эскадры, присутствие которых было посягательством против присвоенного этим водам полного нейтралитета.

Таким образом, при постепенном ослаблении предоставленных трактатом ручательств, в особенности же залога действительной нейтрализации Черного моря – изобретение броненосных судов, неизвестных и не имевшихся в виду при заключении трактата 1856 года, увеличивало для России опасности в случае войны, значительно усиливая уже весьма явное неравенство относительно морских сил.

В таком положении дел император должен поставить себе вопрос: какие права и какие обязанности проистекают для России из этих перемен в общем политическом положении и из этих отступлений от обязательств, которые Россия не переставала строго соблюдать, хотя они и проникнуты духом недоверия к ней?» В связи с этими нарушениями Александр II объявил, что «не может долее считать себя связанным обязательствами трактата 18-го/30-го марта 1856 года, насколько они ограничивают его верховные права в Черном море» и не требует его соблюдения от Турции.

Заявление было услышано, и Россия, которая обзавелась новыми могущественными союзниками, сумела настоять на своем, Лондонская конвенция 1871 года окончательно вернула России право на Черноморский флот.

Один из подчиненных и друзей Горчакова, дипломат и поэт Федор Иванович Тютчев написал по этому поводу:

После подписания Лондонской конвенции Горчаков получил титул светлейший князь. Он знал, что этот титул заслужен.

В 1875 году заполыхали Балканы – начались восстания против турецкого ига в Боснии и Герцеговина, им на помощь пришли сербы и черногорцы. В апреле 1876 года вспыхнуло большое восстание в Болгарии. Осенью того же года Горчаков получил известие о восстании в Сербии и жестоком подавлении его турками. Он немедленно переслал это сообщение Александру, и тот созвал совещание в Ливадии. Если верить воспоминаниям канцлера, то именно он убедил императора не ограничиваться выражением сочувствия сербам и начать решительные действия, сказав: «Ваше Величество! Теперь не время слов, не время сожалений: наступил час дела». И предложил отправить телеграмму в Константинополь, в которой «повелевалось послу нашем немедленно объявить Оттоманской Порте решительную волю государя императора, что если турки не остановятся тотчас же в своем стремлении на Белград и не выступят из пределов Сербии, то посол наш в 24 часа должен оставить Константинополь». Угроза подействовала, «турки остановились и вышли из Сербии, Сербия была спасена», – с гордостью замечает Горчаков. И тут же пишет, что был противником войны с Турцией, что он считал необходимым провести конференцию в Берлине до, а не после начала войны, и добиться от европейских стран активного участия в защите христиан на Балканах. Но Анна Тютчева, тогда уже Аксакова, вспоминает, как сначала Россия скрывала свою заинтересованность в решении балканской проблемы. В те дни бывшая фрейлина записала в дневнике: «Вскоре мы получили весьма грустное письмо от Протича [44] Коста Протич (10 октября 1831–1892) – сербский военный деятель, генерал. Возглавлял Генеральный штаб Сербии в 1878–1879 годах. . Он сообщал, что его пригласили к министру иностранных дел и князь Горчаков принял его как нельзя худо, заявив ему: „Сударь, вы приехали сюда, чтобы заключить соглашение о государственном займе. Я буду счастлив, ежели вы найдете в русском обществе людей, которые изъявят готовность предоставить вам этот заем, желаю вам всяческих успехов, но знайте, что русское правительство не даст вам ни копейки. Вы начинали войну в Сербии без нашего ведома, теперь выпутывайтесь как можете!“

Протич вышел от министра сильно сконфуженный. Тем не менее не прошло и недели, как мой муж и несколько других директоров частных банков Москвы были вызваны телеграммами в Москву на тайное совещание, где всем им было приказано открыто оплатить государственный заем Сербии, но на самом деле он тайно будет обеспечен государственным банком, который тайно перечислит средства частным банкам, тем остается только публично осуществить предоставление займа.

С самого начала восточного кризиса наше правительство неизменно следовало двойственной линии поведения, публично выказывая перед лицом Европы, враждебной к благоприятному для славян решению вопроса, полное безразличие, почти враждебность по отношению к славянским народам, поднявшимся против бесчеловечного турецкого ига, но вместе с тем всеми мыслимыми тайными способами проводя традиционную историческую политику России на Востоке. На мой взгляд, такая политика, в коей отсутствуют достоинство и величие, не может привести к желанной цели. Нельзя обмануть Европу и обрести в ней верных друзей и союзников среди правительств, которым слишком хорошо известно, что Россия не может выступить против славянских интересов или даже просто остаться нейтральной, не отрекшись от себя самой, и которые не могут поверить в искренность наших отношений с Австрией и Англией, готовыми ради своих корыстных интересов задушить любые действия, направленные на обретение славянами свободы и независимости».