Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

При систематическом нарушении установленного в спецпоселках режима и пр[очих] преступлениях, дела на указанных лиц, досрочно освобождаемых из лагерей ОГПУ на поселение, подлежат пересмотру на предмет перевода обратно в соответствующие Исправ[ительно]-труд[овые] лагеря» [1207].

Между тем верхний предел срока заключения (не свыше трех лет), принятый директивными органами в 1931 г. для переводимых из лагерей в спецпоселки глав семей, не давал ожидаемого эффекта, поскольку среди почти 100 тыс. чел., осужденных в 1930 г. органами ОГПУ («тройками») во внесудебном порядке, значительную часть составляли осужденные на более длительные сроки [1208]. Поэтому во изменение своей директивы от 21 октября 1931 г. заместитель председателя ОГПУ Ягода приказом от 9 февраля 1933 г. предписывал «заключенных, находящихся в исправительно-трудовых лагерях ОГПУ, соединять с их семьями, высланными в порядке спецпереселения в спецпоселки – независимо от срока, статьи и осуждения и времени отбытия срока в лагерях ОГПУ» [1209].

В 1933 г. для части семей спецпереселенцев неожиданно открылась возможность изменения участи семей, главы которых освобождались из лагерей за «ударный труд», получали право выехать из поселения. 23 ноября 1933 г. был издан циркуляр ОГПУ, согласно которому «освобождению из специальных [и трудовых] поселков подлежат члены семей (жена, дети, отец, мать) досрочно освобожденных из исправтрудлагерей ОГПУ заключенных-ударников, если данные члены семьи[,] до отбывания меры соц[иальной] защиты главой семьи, находились на иждивении последнего», поскольку досрочно освобожденный заключенный-ударник получал право свободного проживания по всей территории СССР [1210]. Данный циркуляр являлся едва ли не единичным документом, в котором срабатывала правовая логика в отношении репрессированных крестьян: если в 1930 г. был принят порядок, при котором в случае ареста и осуждения главы семьи как «кулака» по «1-й категории» вся семья отправлялась на поселение, то освобождение осужденного из мест заключения логично влекло за собой освобождение семьи из спецпоселения. Однако подобная норма просуществовала недолго. После известного постановления ЦИК СССР от 25 января 1935 г. о запрещении спецпереселенцам, восстановленным в гражданских правах, выезжать из мест поселения, руководство НКВД тотчас отменило действие циркуляра ОГПУ от 23 ноября 1933 г. и потребовало «всех заключенных, освобождаемых из лагерей, имеющих семьи в трудпоселках, направлять в последние на соединение с семьями, независимо от того, являются ли они ударниками, или нет» [1211].

Как видим, нормативные документы эволюционировали в сторону ужесточения процедур воссоединения семей на поселении и были направлены (исключением является циркуляр 1933 г.) на закрепление семей в ссылке. Переброска заключенных из лагерей к семьям являлась частью долговременной стратегии спецорганов, стремившихся создать «коридор» между лагерями и спецпоселениями, чтобы «спецконтингент» накрепко «оседал» в колонизуемых регионах.

В преамбуле циркуляра Западно-Сибирской краевой прокуратуры и краевого суда от 8 августа 1931 г. подчеркивался прагматический аспект воссоединения семей: «В период осуществления мероприятий по выселению кулачества из районов сплошной коллективизации в ряде случаев высылались на север семьи, главы которых отбывали наказание по приговорам судов или находились в местах заключения как подследственные. Такие семьи, обремененные малолетними детьми и стариками, не имея в своем составе трудоспособных членов, лишены возможности хозяйственно себя устроить и, в силу этого, должны стать неизбежно иждивенцами государства» [1212]. Если в 1930 г. чекисты, производившие аресты «кулаков 1-й категории», не особенно задумывались о последствиях разъединения семей, то с весны– лета 1931 г., когда после расформирования НКВД РСФСР в ведение ОГПУ перешло управление спецпоселениями, они стали считать воссоединение семей одним из важнейших условий стабилизации положения в местах расселения «контингента». Сделать такой вывод их заставила сама жизнь. Например, в конце июля – начале августа 1931 г. вспыхнуло стихийное восстание в поселках Парбигской комендатуры (Чаинский р-н Западной Сибири), причинами которого были, по заключению местных партийных органов, массовый голод, заболевания и высокая смертность, особенно среди детей и стариков. Среди требований спецпереселенцев к органам власти было следующее: «3. Женщины требуют своих мужей… указывая, что без мужей они не в силах себе строит[ь] избу, корчевать, пахать и т. д. и что при наступлении зимы они погибнут, т. к. им никто не помогает» [1213].

В августе 1931 г. в Нарымский край инспектировать расположенные здесь спецпоселки прибыл сотрудник Особого отдела ОГПУ Юргенс. Он регулярно посылал своему руководству доклады о положении в поселках. Чекист сделал несколько рекомендаций, среди которых была следующая: «Мне ряд женщин заявили, что их мужья в Средней Азии в ссылке. Было бы неплохо освободить кулаков, коим остается 1–2 [года] сидеть – из домзаков. Бежать им будет нечего, тем более, если с семьями соединятся, а помощь от них здесь будет большая. Основная тяжесть на всех работах – малый процент трудоспособных мужчин» [1214].

Проблема соединения семей путем перемещения их глав из мест заключения в спецпоселки осенью 1931 г. осознавалась как одна из приоритетных не только чекистами, но и функционерами других государственных структур, связанных с развитием системы принудительного труда. Член ЦКК ВКП(б) М.К. Муранов, возглавлявший правительственную комиссию по обследованию комендатур Западной Сибири, выступая 1 октября 1931 г. на совещании в Новосибирске, заявил: «Надо настаивать на том, чтобы освободить из тюрьмы людей, хотя бы и на очень большой срок посаженных в тюрьму или концентрационный лагерь, но не за большие преступления, которые не являются опасными преступниками…» [1215]

Состояние доступной исследователям репрессивной статистики не позволяет достаточно точно определить количество разъединенных семей в 1930–1931 гг. При подсчетах мы можем исходить лишь из обобщенных демографических параметров состава высланных крестьян. Так, по данным ПП ОГПУ Сибирского края на конец апреля 1930 г., среди высланных на Север 16 025 семей (82 922 чел.) доли мужчин и женщин в возрасте старше 18 лет составляли соответственно 25,6 и 28,2 % [1216]. Разрыв в 2,6 % свидетельствует о действии экстраординарных факторов (арест, а также бегство части мужчин – глав семей). Общедемографических данных о высланных в мае – июне 1931 г. из южных в северные районы Западной Сибири нет, но сохранились сведения о составе спецпереселенцев нарымских комендатур на 1 июня 1932 г. Согласно этой статистике, взрослые мужчины и женщины составляли соответственно 25,7 и 28,3 % (разрыв в 2,6 %) [1217]. Более адекватно острый дефицит мужчин в составе спецпереселенческих семей в указанных комендатурах летом 1932 г. отражает наличие в спецпоселках мужчин трудоспособного возраста (от 16 до 59 лет): на 48 788 семей приходилось лишь 36 936 трудоспособных мужчин, или менее 8 чел. на каждые десять семей [1218]. Если учитывать, что средний возраст глав семей составлял 20 лет и более, то количество семей без своих глав окажется еще более значительным. Острота ситуации, сложившейся в северных нарымских спецпоселках весной 1932 г., нашла отражение в постановлении Запсибкрайкома ВКП(б) от 15 апреля 1932 г. «О хозяйственном устройстве спецпереселенцев», в котором, в частности, отмечалось: «19. Поручить СибЛАГу не позже 1.07.1932 г. разработать вопрос о переселении многосемейных женщин, не имеющих трудоспособных мужчин, в более южные комендатуры…» [1219]