Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Я сделал тогда два интересных знакомства в новой для меня среде: Савва Мамонтов и Савва Морозов. Оба были известные Московские купцы, но трудно было найти более различные характеры. У Саввы Мамонтова была природа художника. Он был богатый меценат, человек с настоящим художественным чутьем, выведший в люди Врубеля и Шаляпина. Его дом в деревне (Абрамцеве) и в Москве, на Садовой, за Сухаревой башней, были всегда полны артистов и художников. Он был друг Васнецовых. Первое значительное произведение Серова – был портрет его дочери – прелестной 12-летней девочки, которая сидит летом в столовой, с ярким солнцем, врывающимся в окна {83} 83 Имеется в виду знаменитая картина «Девочка с персиками» (1887 г.), на которой изображена дочь Саввы Мамонтова Вера Саввишна (1875–1907), в замужестве – Самарина (ее муж – Александр Дмитриевич Самарин, впоследствии обер-прокурор Синода). . Мамонтов был основателем первой частной оперы в Москве, где и получил впервые известность Шаляпин. Это был живой, увлекающийся и способный других увлечь за собою человек, на все отзывчивый, культурный, но в то же время не чуждый широты купеческой натуры и размаха.

Савва Морозов был практик. Очень русский, с приятным здравым смыслом. У него было тоже увлечение, совсем в другой области, чем у Мамонтова. Он только что приехал в Ялту отдыхать из Нижнего, где была ярмарка и где он принимал Государя после коронации. Если на коронации, как всегда, дворянство играло первую роль и блеснуло своим балом, на котором был Государь, Двор, иностранные принцы и дипломаты, и где выставлено было лучшее старинное серебро старых московских родов, которым бал обошелся в много десятков тысяч рублей, – то Нижегородская ярмарка была праздником всероссийского купечества, и его возглавлял Савва Морозов. Это была выставка достижений русской промышленности и в то же время смотр ее сил. Купечество давно ревниво относилось к «первенствующему» дворянскому сословию и считало, что привилегии его отжили свой век. Первые купцы гордились, что их дети были крепостные, выбившиеся в люди. Развитие промышленности делало такие гигантские успехи, что купцы с полным основанием подчеркивали государственную важность и значение своего дела.

Савва Морозов вернулся из Нижнего полный нового самосознания политического значения купечества, в первом ряду коего он стоял. Это был представитель старой купеческой семьи. Большинство промышленников восходили не дальше дедов. Тем больше престижа имели немногие старые фирмы, Морозовы, Крестовниковы, Сапожниковы и другие. Это была своего рода купеческая аристократия, всеми признаваемая.

Благодаря тому, что оба Саввы были на отдыхе и благодушествовали, и Ялта еще не была в разгаре сезона, мне пришлось их часто видеть, присутствовать при их разговорах, причем Морозов слегка подтрунивал над увлечениями Мамонтова. Мне было интересно и поучительно познакомиться с новой для меня средой, ибо то общество, в котором я проводил свое время в Москве, носило несколько замкнутый характер. Мамонтов был со своей семьей: жена – почтенная Елизавета Григорьевна, рожденная Сапожникова и две дочери, из которых старшая Вера – прелестная 18-летняя девушка с румяным русским приветливым лицом, послужившая оригиналом для картины Серова в своем детстве.

Дача Самариных была на высокой горе, а напротив нее на другой горе (Аутке) была великолепная дача Барятинских. В день именин своей дочери Мамонтов решил пустить фейерверк с дачи Самариных и купил много ракет и римских свечей. Случилось, что в этот день и Барятинские праздновали своих племянниц и пускали фейерверк, но у них он был гораздо больше и роскошнее. Нужно было видеть отчаяние Мамонтова, не предусмотревшего такой казус, когда после каждой ракеты, которую он пускал, взвивался целый сноп ракет от Барятинских. «Если бы я только это знал, я бы не такой фейерверк достал». Но хороши были оба фейерверка и гулкое эхо переливало по горам гром разрывов и с обеих гор слышались аплодисменты.

Я попал к Мамонтовым, когда приехал в Москву в отпуск из Петербурга на Рождество. У них была поставлена «Снегурочка» Островского. Все декорации и костюмы были написаны [Виктором] Васнецовым, который играл сам роль Дедушки Мороза. Очаровательны были Снегурочка и лель – две сестры Свербеевы – лена [Елена Дмитриевна] и Люба. Лена была красавица, тонкая, стройная с точеным профилем и голубыми глазами, которые порою темнели, и голосом, который как бисер, роняла слова. Она вскоре вышла замуж за сына Мамонтова; люба высокая, тоже стройная, с огромной женственностью и мягкостью. По молодости лет я увлекся обеими сестрами, не решив, которая лучше. Этот вечер оставил на меня сказочное впечатление, так все было красиво и полно художественного вкуса. И вся эта атмосфера молодого увлечения и артистичности была создана Саввой Мамонтовым, который сам был так молод душой и так умел всех зажечь и повести за собой.

Но я забежал вперед, не простившись с Ялтой, где проводил сентябрь 1896 года. Воспоминания о Крыме обвеяны для меня светом и запахами. Прелестны Ялта и Крым. Чудный легкий воздух, насыщенный розами, кипарисами и буксусом, всплеск моря в заливе и разнообразие освещений, которое так пленяло мою мать: то нежно-голубое, сливающееся с лазурью неба, то стальное, то иногда совсем черное во время бури, оправдывающее свое название. А вечером сверху из дачи Самариных все серебряное, искрящееся сквозь темную зелень кипарисов. И дивные разнообразные прогулки во все стороны, а вдали сказочное Ай-Петри, словно с замком Черномора. Для человека, непривыкшего к морю, кажется, что он попадает в сплошной праздник, от этого простора, света и лазури. Самарины жили на своей даче круглый год и только на летние месяцы приезжали к нам в Меньшово и в Москву повидать близких и друзей.

Но всем праздникам наступает конец, и поживши со своими и Самариными, которые подъехали, я отправился в Петербург, поступать на службу. С этого времени начинается новый самостоятельный период моей жизни. Я поселился в Петербурге на Мойке, в двух шагах от Министерства иностранных дел, вместе с моим товарищем Митей Истоминым, который поступил на службу в Палестинское общество. Мы нанимали две комнаты – общую спальню и столовую, в rez-dechaussée [147] Первый этаж ( франц .). Во Франции первый этаж считается «нулевым» (rez-de-chaussée), второй – первым и т. д. за 40 рублей в месяц. Жалования для поступающих не полагалось, родители посылали мне деньги. Я старался жить поэкономнее и тратил 125 рублей в месяц. Когда я приехал, лобанова уже не было в живых. Он умер в царском поезде, сопровождая Государя в Вену. Министерством временно управлял товарищ министра Шишкин. Благодаря тяжелому характеру Дмитрий Алексеевич Капнист был в натянутых отношениях как с ним, так и с советником министерства гр[афом] Ламздорфом, который играл большую роль. Благодаря этому, он мало показывался. Все выжидали, кто будет преемником лобанова. У каждого были свои кандидаты – посол в Константинополе Нелидов, посол в вене граф Петр Алексеевич Капнист и другие. Впрочем, на нас начинающих это мало отражалось.