Коллектив авторов - Все в прошлом [Теория и практика публичной истории]

Приведенная выше типологизация не стремится выработать единый и комплексный подход к изучению российского исторического кинематографа, но является демонстрацией возможности изучения исторического фильма, где контекст производства и демонстрации, художественные средства выразительности, а также проявление культурной (исторической) политики в фильме указывают на возможные способы анализа произведения. Таким образом, публичная история в области киноисследований, лишенная конкретной методологии, но реализующаяся как подход или принцип, позволяет взглянуть на исторический фильм с разных позиций и выбрать наиболее уместную для его последующего анализа.

— Condee N . Imperial Trace: Recent Russian Cinema. Oxford: Oxford University Press, 2009.

— Elsaesser T . Film History as Media Archaeology: Tracking Digital Cinema. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2016.

— Explorations in New Cinema History: Approaches and Case Studies / Ed. by R. Maltby, D. Biltereyst, P. Meers, P. Chichester. Wiley-Blackwell, 2011.

— Mazierska E . European Cinema and Intertextuality: History, Memory and Politics. Basingstoke; London: Palgrave Macmillan, 2011.

— Rigney A . The Afterlives of Walter Scott: Memory on the Move. Oxford: Oxford University Press, 2012.

— Youngblood D . Russian War Films: On the Cinema Front, 1914–2005. Lawrence; Kansas: University Press of Kansas, 2006.

— Добренко Е . Музей революции: Советское кино и сталинский исторический нарратив. М.: Новое литературное обозрение, 2008.

— Кукулин И . Машины зашумевшего времени: Как советский монтаж стал методом неофициальной культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2015.

Обращение к истории в музыкальной культуре — распространенное явление. В академической музыке и опере нередко используются отсылки к музыкальным традициям прошлого и обыгрываются конкретные исторические сюжеты и персонажи: от аутентичного исполнения музыкальных произведений периода Возрождения и барокко до образов Древнего Египта в опере Джузеппе Верди «Аида». Популярная музыкальная культура также предлагает широкое разнообразие примеров обращения с прошлым. Тем не менее интерес исследователей к популярным культурным формам по-прежнему сильно ограничен визуальной культурой — живописью и плакатом, архитектурой и памятниками, но в особенности — кинематографом [750] Об исследованиях феномена репрезентаций прошлого в кино см.: Rosenstone R. Visions of the Past: The Challenge of Film to Our Idea of History. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995; Screening the Past: Film and the Representation of History / Ed. by T. Barta. Westport: Praeger Publishers, 1998; The Historical Film: History and Memory in Media / Ed. by M. Landy. London: Rutgers University Press, 2001; Самутина Н.В. Современное европейское кино и идея культуры («прошлого») // Феномен прошлого / Под ред. И.М. Савельевой, А.В. Полетаева. М.: ГУ-ВШЭ, 2005. С. 337–366. , который в силу своей образно-нарративной природы легче поддается анализу с точки зрения репрезентации.

В популярной музыкальной культуре существуют отдельные жанры, в которых происходит стилизация или детальная реконструкция исторических музыкальных форм и/или воссоздание атмосферы определенных периодов прошлого: от фолк-рока и викинг-метала до нью-рейва и ретророка. Вместе с тем отсылки к прошлому часто становятся важной составляющей художественного языка многих популярных музыкальных групп и исполнителей. Так, точное воспроизведение музыкальных стилей прошлого, новая волна популярности старых хитов, использование винтажных концертных костюмов и музыкальных инструментов — лишь некоторые примеры обращения с прошлым в музыкальной культуре. В то же время популярная музыка включена в процессы «производства» массового знания о прошлом, в котором участвуют разные агенты и социальные институты: профессиональные музыканты, рекорд-лейблы, слушатели, старые и новые медиа.

Одной из первых дисциплин, которые начали проблематизировать и изучать исторические образы в популярной культуре, стала публичная история. Масштабные трансформации в социальных и гуманитарных науках в 1960– 1970-е годы способствовали, во-первых, обращению к изучению «простого» человека, его повседневности и вовлеченности в социальные, культурные, политические и другие процессы; во-вторых, появлению интереса к тем социальным группам, которые долгое время оставались мало- или вовсе не изученными (молодежь, мигранты, женщины и т. д.); в-третьих, изучению популярной культуры. Так, исследование истории и наследия разных сообществ, работа с локальными и семейными архивами, запись воспоминаний стали одними из первых задач публичных историков. Наряду с демократизацией исторического знания (создание телевизионных исторических передач, проведение «исторических воркшопов»), ученые обратились к анализу исторических представлений в популярной культуре — образов прошлого в кинематографе, литературе, компьютерных играх, а также популярной музыке [751] О дискуссиях относительно репрезентаций прошлого см.: Савельева И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: Теория и история: В 2 т. СПб.: Наука, 2003–2006; Glassberg D. Sense of History: The Place of the Past in American Life. Amherst: University of Massachusetts Press, 2001; Walsh K. The Representation of the Past: Museums and Heritage in the Post-Modern World. London; New York: Routledge, 2002; Rüsen J. Meaning and Representation in History. Oxford: Berghahn Books, 2006; Время – История – Память: Историческое сознание в пространстве культуры / Под ред. Л.П. Репиной. М.: ИВИ РАН, 2007; De Groot J. Consuming History: Historians and Heritage in Contemporary Popular Culture. London; New York: Routledge, 2008; Harnett J. Historical Representation and the Postcolonial Imaginary: Constructing Travellers and Aborigines. Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 2011; Meringolo D.D. Museums, Monuments, and National Parks: Toward a New Genealogy of Public History. Amherst: University of Massachusetts Press, 2012; Gray A., Bell E. History on Television. London; New York: Routledge, 2013; Landsberg A. Engaging the Past: Mass Culture and the Production of Historical Knowledge. New York: Columbia University Press, 2015; Materializing Memory in Art and Popular Culture / Ed. by L. Munten, L. Plate, A. Smelik. London: Routledge, 2016. .

В данном контексте следует отдельно оговорить три проблемных вопроса, которые находятся в фокусе внимания публичной истории и исследований популярной музыки.

Во-первых, популярная музыка вовлечена в многочисленные идентификационные процессы, в которых прошлое играет важную роль. Выразительные средства в музыке позволяют по-разному и с разными эмоциональными оттенками — ностальгическими, эскапистскими, ироническими, фантастическими, утопическими — репрезентировать прошлое. По замечанию культурных географов Джона Коннелла и Криса Гибсона [752] Connell J., Gibson C. Sound Tracks: Popular Music, Identity and Place. London: Psychology Press, 2003. P. 1. , популярная музыка не только активно «включена» в процессы самоидентификации, но нередко оказывается одним из ключевых факторов формирования локальных, региональных и национальных идентичностей. Так, филолог Брайан Джордж показывает [753] George B. Rapping at the Margins: Musical Constructions of Identities in Contemporary France // Music, National Identity and the Politics of Location: Between the Global and the Local / Ed. by I. Biddle, V. Knights. Aldershot: Ashgate, 2007. P. 93–113. , как для демонстрации локальной (прежде всего районной) идентичности французские рэперы используют сленг городских окраин (banlieue), состоящий из новых и старых слов, заимствованных из разных языков: алжирского, марокканского и других. Музыковеды Энди Беннет и Джон Страттон прослеживают [754] Bennett A., Stratton J. Introduction // Britpop and the English Music Tradition / Ed. by A. Bennett, J. Stratton. Farnham, 2010. P. 7. , как с 1960-х годов демонстрация «английскости» и «британскости» (englishness и britishness [755] Термины Englishness и Britishness были введены в научный оборот в британской историографии в 1980-е, однако в публицистике они используются с середины ХХ века. Термин Englishness обозначает совокупность особенностей английской культуры, лежащих в основе процесса формирования национальной идентичности; термин Britishness шире и предполагает рассмотрение культурных особенностей как имперского, так и постимперского положения Великобритании в рамках формирования национальной идентичности в мультикультурной среде. См. подробнее: Featherstone S. Englishness: Twentieth Century Popular Culture and the Forming of English Identity. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2009. P. 2–8. ) через образы прошлого стала обязательным элементом художественного языка большинства британских популярных музыкальных групп и исполнителей. В то же время многие современные музыкальные жанры и направления рассматриваются в контексте формирования постнациональных идентичностей. В данном контексте музыковеды Игнасио Корона и Алехандро Мадрид демонстрируют [756] Postnational Musical Identities: Cultural Production, Distribution, and Consumption in a Globalized Scenario / Ed. by I. Corona, A.L. Madrid. Plymouth: Lexington Books, 2008. , как происходит постоянное переприсвоение хип-хопа в разных странах, как трансформируется хеви-метал, возникший в 1980-е годы в Великобритании и США, в испаноязычном мире в 2000-е и, наоборот, как переосмысляется латиноамериканская музыка 1980-х в Северной Америке сегодня.