Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Между тем Гаррис не считал, что все потеряно и потому ничего не сообщал Стормонту. В это время болезнь сразила Потемкина, и он не мог принять Гарриса вплоть до 18 января 1780 г. Князь продолжал убеждать посла в том, что мнения императрицы и Панина серьезно расходятся. Потемкин даже выразил сомнение в том, что Екатерина являлась автором подобного ответа: «сама она никогда бы не сделала этого в таком холодном и сдержанном тоне». Гаррис уверял князя, что «решение интересов всей Европы через окончание войны зависело от вмешательства императрицы». Более того, дипломат пытался возложить ответственность за отказ вооруженного вмешательства на Россию. Императрица, утверждал Гаррис, «не только лишает себя большой славы, но в некотором отношении становилась ответственным лицом за беспорядки, которые могут произойти при дальнейшем ходе войны» 481 481 Там же. С. 355–356. .

Потемкин предложил Гаррису подать императрице еще один меморандум, дополнив его новыми доказательствами неприятельских действий со стороны Франции и Испании. Гаррис так и поступил. Он обвинил Францию в разжигании войны. Если французов не остановить, утверждал посол, от них пострадает вся Европа. В качестве решающего подтверждения угрозы Европе со стороны Бурбонов посол приводил попытки Испании с помощью нейтральных судов заблокировать Гибралтар.

Хотя Гаррис продолжал надеяться на успех своего предприятия, однако он ошибался, принимая утверждения императрицы о дружеском расположении к Британии за ее согласие заключить союз с королевством. Окончательный отрицательный ответ посол получил в конце января 1780 г. 14 февраля 1780 г. Гаррис был приглашен на ужин к графу Строгонову, где присутствовала Екатерина II. На ужине, отмечал посол, «не было ни одного иностранца, и вообще присутствовали только те лица, с которыми императрица обращается совершенно интимно». Екатерина отвела посла в сторону и заговорила в своей доброжелательной манере: «Бумаги, переданные вами … заставили меня перебрать в уме всякие средства, с помощью которых я бы могла оказать вам содействие. Я готова на все, чтобы быть вам полезной, только не решусь принять участия в войне; за последствия такого образа действий мне бы пришлось отвечать моим подданным, моему наследнику и, может быть, целой Европе» 482 482 Русский архив, 1874, т.1, № 8. С. 361. .

На следующий день Гаррису был вручен официальный ответ императрицы. В нем, в частности, говорилось о желании императрицы добиваться мира в Европе. Однако она убеждена, что меры, предлагаемые англичанами для скорейшего заключения мира, «без всякого сомнения, произведут действие совершенно противоположное» и заставят врагов Великобритании продолжить войну, в которую может включиться вся Европа. Что же касается союзного трактата, то она не сомневалась, что «время заключения оборонительного союза по естеству своему не совпадает с … войной настоящей, причина которой постоянно исключалась из сношений между Россией и Англией, как вовсе не касающаяся их взаимных владений в Европе». Впрочем, продолжала Екатерина, если лондонский двор сумеет отыскать условия, могущие послужить основанием для умиротворения воюющих держав, «во избежание дальнейшего кровопролития», то императрица отзовется на это «с величайшей готовностью, усердием и искренностью, как подобает другу и естественной союзнице Великобритании» 483 483 Там же. С. 360–361. .

Таким образом, ни письмо короля, ни надежды Стормонта на посредничество Потемкина не достигли своей цели. Становилось очевидным, что Екатерина II практически отказалась заключить союз. Она, как предвидел Панин, главную цель подобного союза усматривала в стремлении англичан вовлечь Россию в войну. Становилось также очевидным, что посредничество Потемкина в оказании поддержки Гаррису оказалось малозначительным. Князь отчасти руководствовался желанием показать императрице, что Панин препятствует сближению с Британией, а потому не подходит для должности, которую занимал. «Двуличность российского двора была непонятна Гаррису, – не без основания полагала И. де Мадариага. – Потемкин побуждал его действовать открыто: Панин является его противником и привязан к Пруссии и Франции. Но поведение самой Екатерины и ее фаворита убеждали Гарриса в том, что они действовали в интересах Британии, из этого следовало, что Россия будет оставаться такой, даже если никогда не одержит победы» 484 484 De Madariaga I. Britain, Russia and Armed Neutrality of 1780. Op. cit. P. 139. .

Гаррис был явно раздосадован неудачей, постигшей его в деле о союзе. Но он еще не догадывался, что впереди его ждут еще большие разочарования из-за доктрины Екатерины II о вооруженном нейтралитете.

Вынесенные в заголовок слова принадлежали Г.А. Потемкину, высказанные им в беседе с Джеймсом Гаррисом 485 485 Русский архив. М., 1874. Т. I, № 8. С. 400. . Столь нелестной характеристики ближайшего сподвижника Екатерины II удостоилась ее знаменитая доктрина о вооруженном морском нейтралитете. Что она собой представляла? Какую роль сыграл в обсуждении доктрины Гаррис? В какой степени Декларация о вооруженном нейтралитете повлияла на отношения между двумя державами? Попытаемся разобраться.

6 февраля 1779 г. ко двору императрицы с почтой доставили письма от российского консула в Кадисе. В них сообщалось, что русский корабль, нагруженный рожью и направлявшийся в Малагу, был остановлен, конфискован, товар продан с аукциона, а с членами экипажа обошлись «весьма бесчеловечно». Когда же императрица узнала о том, что зафрахтованные российскими купцами в Выборге и загруженные лесом, дегтем и железом датские судна «Генриетта» и «Иоганнано», направлявшиеся в Бордо и Кадис, были задержаны английскими каперами в Ярмуте, она сочла жалобы владельцев конфискованной собственности справедливыми и потребовала объяснений от Гарриса.

30 сентября 1779 г. российской стороной был выдвинут очередной протест госсекретарю Великобритании Веймуту относительно принудительной продажи товаров с судна из Риги, задержанного еще в 1778 г. Гаррис был проинструктирован объяснить Панину, что товары были проданы адмиралтейству, которое оплатило пошлины и стоимость товаров законным владельцам. 18 октября 1779 г. Гаррис отправил депешу лорду Веймуту, в которой говорилось, что недоброжелатели Англии упрекают британцев в нарушении нейтральной торговли. «Я знаю, – писал посол, – что новые жалобы приготавливаются в Риге, и генерал Броун, губернатор Лифляндии, был принужден их поддерживать». Граф Панин потребовал у Гарриса объяснений по этому поводу, чем возмутил посла. «Многократные нарушения нейтралитета, испытанные нами со времени начала настоящей войны от различных держав, – оправдывал действия соотечественников дипломат, – и поведение французского адмиралтейства никогда не приходят ему (Панину. – Т. Л .) на память, и он … не понимает … что своими усилиями лишить нас права, неоспоримо принадлежащего всякому народу во время войны, он наносит существенный вред торговле своей страны» 486 486 Русский архив, 1874, т. 1, № 7. С. 180. .