Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Причину перемены Потемкина в отношении к «английским делам» Гаррис усматривал не в изменении его политических симпатий («я уверен, что он не предался ни французской, ни прусской партии»), а в его собственном положении (он заботится «лишь о поддержании своего личного влияния»). «Влияние это значительно уменьшилось с самого начала сего года, – продолжал посол, – а так как он приписывает это … тому сильному участию, которое он принимал в иностранных делах, то и решился не вмешиваться более ни во что, до них относящееся» 680 680 Русский архив. № 11. С. 814–815. .

Нам представляется, что доля истины в рассуждениях англичанина была. Вряд ли, столь тесные «дружеские» отношения видного сановника, приближенного к императрице, и посла, отстаивавшего интересы своей страны, которые, как правило, шли в разрез с интересами Российской империи, не были замечены другими членами правительства и придворными, которые не испытывали симпатий к Потемкину. Свое мнение недоброжелатели князя, безусловно, пытались донести до Екатерины II. Отсюда ее охлаждение к некогда любимому фавориту, которое, впрочем, оказалось временным. И вот уже 25 февраля 1782 г. Гаррис свидетельствовал: «Потемкин не утратил ни милостей, ни власти, но пользуется ими в смысле, которого я не могу так одобрять, как одобрял его предшествовавшее поведение» 681 681 Там же. С. 830. . По мнению Гарриса, князь Потемкин будто бы был всецело предан ему и действовал в интересах британцев.

Как мы могли убедиться, определяющим в выборе сановников, которые могли оказать какую-либо помощь или содействие в решении дипломатических вопросов для Гарриса являлась их приверженность к английским интересам. Не стал исключением среди придворных англоманов и секретарь императрицы граф А.А. Безбородко. 26 февраля 1781 г. посол докладывал в Лондон: «Секретарь Ее Императорского Величества был введен в общественную деятельность маршалом Румянцевым. Граф Алексей Орлов имеет самое высокое понятие о его способностях и честности и считает его другом Англии». В другой своей депеше Гаррис писал: «Секретарь, кажется, хорошо к нам расположен; и он единственный человек, на кого я могу положиться и от которого могу получить существенную помощь» 682 682 Русский архив. № 11. С. 752, 840. . И действительно, дипломат не раз получал необходимые сведения от графа Безбородко, а также передавал через него свою информацию для императрицы 683 683 Там же. С. 787, 817. .

Усиление позиций Безбородко вызывало недовольство князя Потемкина. Об этом Гаррис доносил лорду Стормонту 3 сентября 1781 г. «Я действительно убежден, – писал дипломат, – что он (Потемкин – Т.Л. ) не любит графа Панина и первоначально способствовал его немилости; но к Безбородко и к его партии он еще менее расположен и следит за их успехами с величайшей завистью и беспокойством. Я … продолжаю опасаться, – добавлял Гаррис, – что он постарается снова возвысить графа Панина, лишь бы уронить влияние Безбородко». Гарриса особенно беспокоило, что его «друг», «преследуя цели темной придворной интриги», забудет о «самых существенных интересах своих друзей» 684 684 Там же. С. 797. . Очевидно, что под «друзьями» дипломат имел ввиду англичан.

Надо заметить, что многие высокопоставленные чиновники Екатерины II не случайно становились англоманами. Ведь сама российская императрица никогда не скрывала своих симпатий к Англии и англичанам. Об этом Гаррис не раз упоминал в своих депешах. Если поначалу посол считал, что Екатерина II «настолько же расположена к Англии, как к Пруссии», то постепенно убедился в том, что она, судя по ее собственным словам, «всегда была и всегда останется истинным другом Англии» 685 685 Русский архив. № 7. С. 154, 158. . «Ничто не может быть искреннее моей дружбы к Англии», – утверждала императрица в беседе с послом. 686 686 Там же. С. 159. Гаррис не сомневался в искренности слов Екатерины и пытался заверить в том других. «Будьте уверены, – писал он Роберту Кейту в Вену, – что императрица любит нас, как народ и, хотя характер ее есть некоторая доля оппозиции, тем не менее она никогда не повредит нам» 687 687 Русский архив. Т. 8. С. 391. . Во время частной беседы с послом Екатерина прямо заявила: «Я люблю ваш народ, как свой собственный». А далее продолжила: «Я друг Англии, как по личному расположению, так и по расчету» 688 688 Там же. С. 423, 426. . Естественно, что подобные заявления Екатерины II не могли не убедить посла в том, что она питает к британцам «сильнейшую дружбу и расположение», и сделает все возможное, чтобы на деле доказать это. Князь Потемкин подтвердил подобные намерения императрицы и во время одной из бесед с Гаррисом сообщил, что Екатерина «искренне и неизменно» расположена к британскому народу, «интересы и благополучие которого, после благосостояние ее собственных подданных ей всего ближе к сердцу». И доказала она это тем, что «постоянно искала самого тесного союза» с королем Великобритании, и заключение такого союза «всегда было ее первым желанием» 689 689 Русский архив. № 11. С. 751, 756. .

В беседе с послом императрица заявляла, что «готова на все», чтобы быть полезной англичанам, и что она «перебрала в уме всякие средства», с помощью которых могла бы оказать им содействие. В искренности намерений Екатерины оказывать поддержку англичанам убеждал Гарриса и князь Потемкин. Как писал Гаррис, он «много раз возобновлял мне уверения в ее благосклонности к Англии, в уважении и одобрении, которые она питала к ее министрам» 690 690 Русский архив. № 11. С. 850. .

Дружеское расположение к Англии Гаррис усматривал также в особом отношении императрицы к себе самому, о чем он не раз извещал официальный Лондон. «Она (Екатерина II – Т.Л .) продолжает оказывать мне необыкновенное отличие», – писал Гаррис в депеше 29 января 1779 г. «Милости императрицы ко мне превосходят всякую меру», – отмечал он, месяц спустя. «Если бы она не имела ко мне особенного уважения, она никогда бы не согласилась принять меня таким необыкновенным образом» (в личных покоях – Т.Л. ), – докладывал посол в Лондон 9 сентября 1783 года. 691 691 Русский архив. № 7. С. 145, 147.

Действительно, Екатерина II выделяла Гарриса среди других послов. Она нередко приглашала его для игры в карты, предпочитая его компанию, и однажды даже заставила князя Барятинского уступить послу свое место 692 692 Русский архив. № 6. С. 1485; № 8. С. 405, 406. . Особенно импонировало Гаррису то, что императрица вела с ним приватные беседы наедине, что он расценивал как особый знак доверия и расположения с ее стороны. В депеше в Лондон от 9 сентября 1779 г. Гаррис рассказал об одной из таких бесед. «Вследствие близости моей дачи к Петергофу, я почти ежедневно имел честь видеть Ее Императорское Величество, причем я с особенным удовольствием замечал, что она всегда выражала величайшее любопытство насчет известий из Англии, вместе с искренним желанием, чтобы они оказались благоприятными, – сообщал дипломат. – В понедельник 22 июля на маскараде, данном в честь именин великой княгини, несколько времени спустя по окончании карточной игры с Ее Величеством, в которой я участвовал, Корсаков подошел и попросил меня следовать за ним. Он провел меня … в уборную комнату императрицы и … немедленно удалился. Императрица заставила меня сесть, сама начала разговор, высказав, что после ее собственных дел наши были ей всего ближе к сердцу; что в последнее время они весьма серьезно занимали ее внимание». По завершении разговора Гаррис заключил, что говорил «с самым могущественным и лучшим другом Англии» 693 693 Русский архив. № 7. С. 166. .