Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Теперь он позволял себе несколько больше развлечений, нежели прежде. Он часто ездил в прекрасное поместье, где жила преданная ему семья, – в Мезон-Аль-фор, в трех лье от Парижа. Туда ездили и все его приверженцы: Дюма, Коффиналь, Флерио, Анрио со всеми своими адъютантами. Они скакали по большой дороге по пяти в ряд, сбивая встречавшихся пешеходов и наводя страх и ужас на весь околоток. Хозяева поместья и друзья Робеспьера, беспрестанно проговариваясь, давали повод предполагать существование таких планов, каких еще даже не было задумано и на какие у них не хватило бы храбрости.

В Париже Робеспьер всегда быль окружен теми же лицами; за ним на небольшом расстоянии постоянно следовали несколько якобинцев или присяжных, люди преданные, ходившие с палками и спрятанным оружием, готовые при первой опасности броситься к нему на помощь. Их называли телохранителями.

Между тем Бийо-Варенн, Колло д’Эрбуа и Барер, со своей стороны, забрали в свои руки все дела и в отсутствии своего соперника сблизились с Карно, Робером

Ленде и Приёром (депутатом Кот-д’Ора). Общие интересы сближали их с Комитетом общественной безопасности, и все они хранили полнейшее молчание. Они старались понемногу ослаблять могущество своего соперника, ослабляя вооруженные отряды Парижа. Каждая из сорока восьми секций имела по отряду канониров; эти отряды при всяком удобном случае демонстрировали в высшей степени революционный дух и всегда стояли за всякое восстание. Вышел декрет, по которому половина их должна была остаться в Париже, а другую половину позволялось переместить. Бийо и Колло приказали начальнику комиссии передвижения последовательно направить войска к границе.

Все свои операции они тщательно скрывали от Кутона, который не удалялся, подобно Робеспьеру, а напротив, внимательно следил за ними и стеснял их. Бийо, мрачный и желчный, редко отлучался из Парижа; но остроумный Барер, любивший пожить в свое удовольствие, часто отправлялся в Пасси с главными членами Комитета общественной безопасности – стариком Бадье, Амаром и Буланом. Они собирались у Дюпена, бывшего откупщика, прославившегося при монархии своей кухней, а при революции – докладом, погубившим других откупщиков. Там они наслаждались жизнью в обществе красивых женщин, и Барер острил насчет первосвященника Всевышнего, а также насчет первого пророка и возлюбленного сына полоумной старухи, вообразившей себя Богоматерью. Повеселившись, они возвращались в Париж из объятий своих куртизанок и снова погружались в кровь и соперничество.

С другой стороны, старые члены Горы, не чувствуя себя в безопасности, тайно виделись и старались договориться. Добрая, благородная женщина, которая в Бордо полюбила Тальена и спасла множество жертв своим влиянием, из тюрьмы торопила Тальена нанести тирану решительный удар. К Тальену примкнули Лекуэнтр, Бурдон (депутат Уазы), Тюрио, Панис, Баррас, Фрерон, Гюффруа, противник Лебона, Дюбуа-Крансе, скомпрометированный при осаде Лиона и ненавидимый Кутаном, а также Фуше (депутат Нанта); последний был в ссоре с Робеспьером, и его обвиняли в том, что он вел себя в Лионе недостаточно патриотично. Тальен и Лекуэнтр были наиболее отважными и нетерпеливыми среди них. Фуше же был особенно опасен своим умением завязать интригу, и триумвиры накинулись на него с наибольшим ожесточением.

По поводу петиции от лионских якобинцев, которые жаловались якобинцам Парижа на свое настоящее положение, опять всплыла вся история этого злополучного города. Кутон снова начал обличать Дюбуа-Крансе, как он это делал уже несколько месяцев назад, и велел исключить его из числа якобинцев. Робеспьер обвинил Фуше и приписал ему интриги, которые привели патриота Гайара к самоубийству. По его предложению общество решило потребовать Фуше к ответу. Но Робеспьер боялся происков Фуше не столько в Лионе, сколько в Париже, и хотел наказать его именно за них. Фуше, чуя опасность, написал якобинцам уклончивое письмо, прося повременить со своим суждением, пока Конвент, которому он только что изложил всю свою деятельность, с приложением всех документов, произнесет свой приговор. «Странно, – сказал на это Робеспьер, – что Фуше нынче обращается к помощи Конвента против якобинцев. Боится он, что ли, глаз и ушей народа? Боится, чтобы печальный лик не обличил его в злодеянии? Боится, чтобы шесть тысяч взоров, устремленных на него, не открыли в его глазах души, скрывающей его мысли, и не прочли в них эти мысли? Поведение Фуше изобличает виновного; вы не можете долее держать его среди вас – надо его исключить». Фуше был изгнан тотчас же, как и Дюбуа-Крансе. Итак, гроза с каждым днем сильнее рокотала над головами монтаньяров, и небосклон со всех сторон заволакивали тучи.

В виду этой надвигавшейся грозы те из членов комитетов, которые боялись Робеспьера, были бы не прочь объясниться и предпочли бы соглашение опасной борьбе. Робеспьер выписал из армии своего молодого товарища Сен-Жюста, и тот немедленно вернулся. Было предложено свидание с целью на чем-нибудь поладить. Робеспьер заставил долго себя просить, прежде чем согласился, однако наконец оба комитета собрались. Начались взаимные попреки весьма язвительного свойства. Робеспьер говорил о себе со своей обычной гордыней, обличал тайные сходбища, толковал о необходимости наказать депутатов-заговорщиков, неодобрительно выразился обо всех действиях правительства, всё выбранил – администрацию, войну и финансы. Сен-Жюст поддержал Робеспьера, произнес в его честь пышное похвальное слово и заявил, что последняя надежда иноземцев состоит в том, чтобы разъединить правительство. Сен-Жюст привел по этому поводу слова одного офицера, взятого в плен перед Мобёжем. Если верить этому офицеру, союзники выжидали, пока умеренная партия свергнет правительство и установит господство других принципов. Сен-Жюст привел этот пример, чтобы сильнее дать почувствовать необходимость примирения и согласованных действий.

Противники Робеспьера вполне разделяли это мнение и соглашались на многое, чтобы остаться в правительстве; но нужно было согласиться на всё, чего бы ни потребовал Робеспьер, а на такие условия они пойти не могли. Члены Комитета общественной безопасности жаловались на покушение против их власти; Эли Лакост осмелел настолько, что не побоялся объявить, что Кутон, Сен-Жюст и Робеспьер образуют комитет в комитетах, и дерзнул даже произнести слово триумвират. Однако сделали несколько взаимных уступок. Робеспьер согласился ограничить деятельность своего отделения полиции надзором за агентами Комитета общественного спасения, а противники его в ответ на эту любезность согласились поручить Сен-Жюсту доклад об этой встрече. В этом докладе, само собой, не должно было говориться о несогласиях, бывших между комитетами, а только о потрясениях, испытанных общественным мнением за последнее время, и предполагалось начертать дальнейший путь, по которому собиралось идти правительство.