Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Корматен, приехав в Нант, хотел доставить генералу Канкло письмо Пюизе. Но этот человек, взявшийся обмануть республиканцев, не сумел даже утаить от них содержания этого опасного письма. Оно стало известно, было обнародовано, а Корматену пришлось заявить, что письмо подложное, и он искренне намерен вести мирные переговоры. Этим заявлением он связал себя еще более. Роль искусного дипломата, обманывающего республиканцев, имеющего тайные сношения с Шареттом, переманивающего на свою сторону Канкло, – эта роль ускользала от него; оставалась только одна роль – примирителя.

Корматен виделся с Шареттом и застал его вынужденным, вследствие своего отчаянного положения, согласиться на переговоры с неприятелем. С этой минуты Корматен, уже не колеблясь, решил трудиться для дела мира. Однако он полагал, что мир этот будет притворным и роялисты только сделают вид, будто покоряются Республике в ожидании того времени, когда Англия исполнит свои обещания. А пока следовало добиваться возможно лучших условий.

Сразу по открытии конференций Корматен и Шаретт вручили ноту, в которой требовали свободного отправления обрядов всех вероисповеданий; назначения пенсий священникам Вандеи; освобождения от воинской повинности и налогов на десять лет, чтобы успели изгладиться бедственные следы войны; вознаграждения за произведенные опустошения; исполнения обязательств, которые были даны вождями для содержания своих армий; восстановления прежнего разделения края и прежней его администрации; образования местной территориальной гвардии под началом нынешних вождей; удаления всех республиканских войск; наконец, общей амнистии всем вандейцам, а равно и всем эмигрантам.

Подобные требования были нелепы и не могли быть допущены к рассмотрению. Депутаты согласились предоставить свободу вероисповеданий; вознаградить тех, чьи жилища были опустошены; освободить молодых людей от сборов, чтобы опять населить деревни; собрать территориальную гвардию, числом не более двух тысяч человек; уплатить по обязательствам, подписанным вождями, сумму не выше двух миллионов. Но и только. Сверх того, они требовали, чтобы все уступки были изложены не в договоре, а в постановлениях, подписанных комиссарами, и чтобы вандейские вожди, со своей стороны, подписали заявление, которым признали бы Республику и дали бы обещание покоряться ее законам.

Последняя конференция была назначена на 17 февраля (29 плювиоза), так как перемирие кончалось 16-го. Вандейские вожди, прежде чем заключить мир, потребовали, чтобы на конференции пригласили Стоффле. Многие роялисты желали этого, думая, что не следует вести переговоры без него; депутаты также этого желали, потому что им хотелось включить в один договор всю Вандею. Стоффле руководствовался в это время советами честолюбивого аббата Бернье, который вовсе не благоволил к миру, так как лишился бы всякого влияния; к тому же Стоффле не любил второстепенных ролей и был крайне недоволен тем, что переговоры были начаты и так долго велись без него. Однако он согласился участвовать в конференциях и приехал в Да Жонэ со своими офицерами.

Встреча была бурной. Сторонники мира и сторонники войны были сильно разгорячены. Первые группировались вокруг Шаретта и говорили, что именно те, кто хочет продолжения войны, никогда не участвуют в сражениях; что край разорен и доведен до отчаяния; что державы ничего не сделали и впредь ничего не собираются делать для них. Сторонники войны, напротив, говорили, что им предлагают мир только для того, чтобы лишить их оружия, потом нарушить все обещания и безнаказанно истребить; что на мгновение сложить оружие – значит ослабить мужество и сделать всякое восстание невозможным в будущем; что если Республика вступает в переговоры, значит, она сама доведена до последней крайности и надо только подождать и выказать еще некоторое упорство, и настанет минута, когда можно будет предпринять великие дела с помощью держав; что недостойно французских рыцарей подписывать договор с тайным намерением не исполнять его; что роялисты не имеют права признавать Республику, потому что это равнялось бы отречению от прав принцев.

Прошло несколько весьма оживленных конференций, с большим обоюдным раздражением. Однажды сторонники

Шаретта так горячо пригрозили сторонникам Стоффле, что чуть тут же не последовала драка. Корматен, сторонник мира, был, конечно, не из спокойных: своим волнением, званием представителя Бретани, своим ораторским искусством, наконец, он обращал на себя внимание. На его беду, при нем находился некий Солилак, приставленный к нему бретонским центральным комитетом. Солилак с удивлением видел, как Корматен разыгрывает совсем не ту роль, которая была ему поручена, и заметил ему, что он отступает от инструкций и послан не за тем, чтобы хлопотать о мире. Корматен был очень сконфужен этими упреками.

Стоффле и сторонники войны торжествовали, узнав, что Бретань старается скорее выиграть время и сговориться с Вандеей, чем примириться с Республикой; они объявили, что никогда не сложат оружия, если уж Бретань готова поддержать их.

Утром 17 февраля совет Анжуйской армии собрался в одной из зал замка Ла Жонэ, чтобы принять окончательное решение. Товарищи Стоффле обнажили сабли и поклялись перерезать горло первому, кто станет говорить о мире; словом, решили стоять за войну. Шаретт, Сапино и их товарищи, собравшиеся в другой зале, решили стоять за мир. В полдень было назначено всем вместе собраться в палатке, разбитой посреди равнины; туда же должны были прийти и комиссары. Стоффле, не решаясь в лицо объявить о своем решении, послал сказать им, что не принимает их предложений.

Депутаты оставили сопровождавший их отряд на заранее условленном расстоянии и пришли в палатку одни. Шаретт оставил своих вандейцев на таком же расстоянии и привел с собою только своих главных офицеров. Все видели, как Стоффле сел на лошадь с несколькими сумасбродами и как они ускакали, махая шляпами и крича «Да здравствует король!». В палатке, где Шаретт и Сапино встретились с депутатами, не было ни споров, ни прений, потому что ультиматум депутатов был заранее принят. Обе стороны подписали все условленные заявления. Шаретт, Сапино, Корматен и прочие офицеры согласились с тем, что они покоряются законам Республики;

депутаты подписали постановления об уступках, на которые они согласились в свою очередь. Величайшая вежливость соблюдалась обеими сторонами, и казалось, что можно надеяться на искреннее примирение.

Депутаты, которым хотелось придать как можно больше блеска и гласности этому событию, приготовили Шаретту в Нанте великолепный прием. В этом городе, воодушевленном самыми патриотическими настроениями, царствовала живейшая радость. Жители льстили себя надеждой, что настал конец этой ужасной междоусобной войны, радовались, что такой замечательный человек, как Шаретт, подходит так близко к Республике и, кто знает, быть может, посвятит ей впоследствии свой меч. В день, назначенный для его торжественного въезда, гвардия и Западная армия собрались при полном параде. Всё население, исполненное радости и любопытства, стекалось, чтобы поглядеть на этого знаменитого вождя. Он был встречен криками: «Да здравствует Республика! Да здравствует Шаретт!»