Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Последняя дерзкая попытка якобинцев, чрезвычайно метко названная повтором 20 июня, возбудила против них удвоенное раздражение и вызвала новые меры к подавлению их движения. Начали следствие для разоблачения всех нитей этого заговора, который ошибочно приписывался членам Горы. Они не имели сношений с народными агитаторами или имели лишь настолько, насколько можно назвать таковыми случайные встречи в кофейнях и кое-какие поощрения, данные на словах. Однако на Комитет общественной безопасности возложили обязанность составить об этом доклад.

Заговор тем более считали обширным, что волнения начались также во всех областях, лежащих у Роны и Средиземного моря, – в Марселе, Тулоне, Лионе и Авиньоне. Уже пришли донесения о том, что патриоты будто бы уходили из общин, в которых отличились излишествами, и сходились, вооруженные, в больших городах, отчасти чтобы укрыться от своих земляков, а отчасти чтобы соединиться со своими единомышленниками и сплотиться с ними в одно целое. Они будто бы бродят теперь большими шайками по окрестностям Нима, Авиньона и Арля, по равнинам Кро и грабят там обывателей, слывущих роялистами. Им приписывали недавнее убийство и ограбление одного богатого жителя Авиньона, занимавшего видную должность. В Марселе их едва сдерживало присутствие депутатов и объявление города на военном положении. В Тулоне они собирались большими толпами, до нескольких тысяч человек. Стакнувшись со служащими по морскому ведомству, которые почти все были назначены Робеспьером-младшим после взятия города у англичан, они забрали большую власть. У них имелось много приверженцев между рабочими в арсенале; эти люди, соединившись вместе, были способны на всё. В это время эскадра, приведенная в полную исправность, приготовилась выйти в море. Депутат Летурно находился на адмиральском корабле; на все суда были посажены десантные войска, и говорили, что экспедиция назначена против Корсики.

Революционеры, пользуясь минутой, когда в городе остался один только малочисленный и ненадежный гарнизон, в котором они имели многих приверженцев, устроили восстание и с помощью трех депутатов – Марьетта, Риттера и Шамбона – убили семь человек, содержавшихся под арестом по обвинению в эмиграции.

В последние дни марта (вантоза) опять произошли беспорядки. В одном из фортов сидели двадцать военнопленных, взятых на неприятельском фрегате; революционеры уверяли, что это эмигранты и что их хотят пощадить. Они подняли все 12 тысяч рабочих в арсенале, обступили депутатов и непременно убили бы их, но эскадра вовремя успела высадить батальон.

Эти происшествия, совпадая с парижскими, усилили опасения правительства и удвоили его строгость. Всем членам муниципальных администраций, революционных комитетов, народных или военных комиссий, наконец, всем служащим, уволенным с должности после 9 термидора, уже было предписано выехать из городов и возвратиться в свои общины. Теперь против них вышел более строгий декрет. Они завладели оружием, розданным в минуты опасности: Конвент постановил отобрать оружие у всех лиц, известных во Франции как участники тирании, низвергнутой 9 термидора. Каждому муниципальному или секционному собранию поручалось указывать на этих лиц и отбирать у них оружие.

Конвент этим не ограничился: он решился лишить революционеров их мнимых вождей, главных членов Горы. Хотя трое главнейших были сосланы, еще семеро отправлены в Гам, но оставшиеся казались не менее опасными. Камбон, диктатор финансов и неумолимый противник термидорианцев, которым он не прощал того, что они осмелились выразить сомнение в его честности, считался неудобным, если не опасным человеком. О нем сказали, будто бы он утром 1 апреля заявил чиновникам казначейства: «Вас здесь триста человек, в случае опасности вы можете сопротивляться». Он вполне мог произнести подобные слова, но они доказывали бы только сочувствие Камбона якобинцам, но отнюдь не сообщничество с ними. Тюрио, бывший термидорианец, опять примкнувший к монтаньярам после возвращения семидесяти трех и двадцати двух, весьма влиятельный депутат, тоже попал в зачинщики. В тот же разряд попали также Крассу, бывший одним из самых энергичных поборников якобинцев; Лесаж-Сено, содействовавший закрытию их клуба, но потом испугавшийся реакции; Лекуэнтр, депутат Версаля, заклятый противник Бийо, Колло и Барера, тем нее менее пересевший опять на скамью Горы после возвращения жирондистов; Менье, поджигатель Юга; Генц, грозный проконсул Вандеи; Левассер, депутат Сарты, один из тех, кто способствовали казни Филиппо; Гране, депутат Марселя, обвинявшийся как один из подстрекателей революционеров Юга. Сам Тальен отобрал эти имена, тут же в собрании, и предложил арестовать и этих семерых депутатов и отправить их, подобно товарищам, в крепость Гам. Предложение Тальена было принято, и указанные депутаты подверглись заключению в крепости.

Итак, последняя интрига патриотов только навлекла на них гонения по всей Франции. Каждое движение партии, недостаточно сильной, чтобы победить, всегда ускоряет ее гибель. К несчастью, победы противников не только не заставили революционеров покориться, но еще более раздражили их и вызвали с их стороны новые и опасные попытки.

Мирные договоры с Голландией и Пруссией – Переговоры с Вандеей и Бретанью – Притворный мир и первое примирение Вандеи – Планы Питта

Пока совершались эти печальные события, переговоры, начатые в Базеле, ненадолго прервались смертью барона Гольца. Сейчас же пошли самые дурные слухи. То говорили, что никогда союзные державы не станут вести переговоров с Республикой, терзаемой крамолой; они дадут ей погибнуть в конвульсиях анархии, не сражаясь против нее и не признавая ее. То опять уверяли в противном: с Испанией заключен мир; французские армии дальше не пойдут; ведутся переговоры с Англией и Россией, но в ущерб Швеции и Дании, которые, в награду за свою дружбу с Францией, будут отданы в жертву честолюбию этих двух держав. В основании этих, хоть и различных, слухов явно лежало недоброжелательство к Республике, готовность всегда придумать что-нибудь не в ее пользу. Наконец, говорили, что мир на веки вечные невозможен, потому что в Комитете общественного спасения лежит декрет против этого, подписанный большинством членов Конвента. Поводом к этому слуху послужила выходка Дюгема, который как-то сказал, что смешно вести мирные переговоры с одной державой и не должно соглашаться на мир ни с одной, пока они вместе не будут просить о нем. Дюгем подал об этом записку Комитету общественного спасения; оттуда и пошел слух о мнимом декрете.

Патриоты, со своей стороны, распространяли не менее опасные слухи. Они говорили, что Пруссия затягивает переговоры, чтобы включить в тот же договор и Голландию с целью удержать ее под своим влиянием и спасти штатгальтерство. Они были недовольны тем, что участь этой республики так долго остается в неизвестности; что французы не пользуются там никакими выгодами, вытекающими из завоевания; что ассигнации принимаются лишь по половине цены и то только солдатами; что голландские негоцианты писали французским, заявляя о своей готовности опять вести с ними дела, но не иначе как получая деньги вперед, притом звонкой монетой; что голландцы дозволили штатгальтеру увезти с собою всё, что он хотел, и сами отослали в Лондон на судах Ост-Индской компании часть своих богатств.