Юлиан Шульмейстер - Расплата

Вместе с Мисюрой обучались в школе вахманов и служили в Яновском лагере Сергей Лясгутин, Степан Прикидько, Александр Дриночкин и Георгий Панкратов. Затем их перевели в Бухенвальд охранниками. Закончилась война, Мисюра, Лясгутин и Дриночкин переехали в советскую оккупационную зону Германии, и там их след затерялся. По документам гестапо, Александр Дриночкин — москвич, а в довоенной Москве такой житель не значился. Немало Дриночкиных было среди воевавших, погибших, пропавших без вести, находившихся в фашистском плену. Каждого проверяли, но разыскиваемый мог сменить имя, фамилию. С Сергеем Лясгутиным вроде бы проще, но… До войны жил в Одессе, осенью сорок пятого появился, провел несколько дней у соседки по дому Марии Ивановны Струниной и исчез. Это была разведка. Где он теперь, почему данные всесоюзного розыска не дают результатов? Может, поселился в деревне, до недавнего времени там не нужен был паспорт. Хотя маловероятно: Лясгутину в селе нечего делать. Скорее всего живет в городе, прикрылся чужими анкетными данными. Надо еще раз проверить всех знакомых и родственников: возможно, с кем-то из них встречался или переписывается.

Прикидько и Панкратов осуждены в конце сороковых годов, но только за охранную службу, тогда не было установлено их участие в убийствах. Надо продолжить проверку, и не только в связи С Яновским лагерем. В гестаповском архиве обнаружено донесение резидента Якушева о предотвращении агентом Прикидько побега из Золочевского лагеря военнопленных. Кто этот Прикидько? В донесении Якушева нет имени и отчества агента. Может, вахман Прикидько и агент Прикидько — одно и то же лицо? Подобные сочетания до сих пор не встречались, но исключать их нельзя. А кто такой Якушев? Имя и отчество совпадают с разыскиваемым начальником полиции лагеря военнопленных во львовской Цитадели. Но мог ли он быть одновременно резидентом гестапо? Возможно, к этому времени Якушев уже был не начальником лагерной полиции, стал резидентом гестапо. Где он теперь, чем занимается? Много проверено Якушевых — безрезультатно. В Ростове установлен еще один Якушев, тоже Андрей Емельянович, тоже находился в плену, но содержался не во львовском, а в каменец-подольском лагере военнопленных. Бежал, сражался в рядах Красной Армии, за подвиг при освобождении Львова награжден орденом Красной Звезды. Все же надо продолжить проверку ростовского Якушева, не прекращая розыск в других направлениях: у гестаповского резидента теперь может быть другая фамилия.

Со всей скрупулезностью надо проверить жизненный путь Мисюры. Как фашистский убийца стал преуспевающим торговым работником? На Западе это не в диковинку: нацистский дух там вне запрета, им несет от судейских чиновников, офицеров, государственных и общественных деятелей. В ФРГ, во время суда над палачами Майданека, Гильдегард Лехерт, прозванная за жестокость «кровавой Бригидой», изобличенная в 1183 убийствах, была выдвинута кандидатом в европейский парламент. В социалистическом обществе нет места нацистским преступникам, а Мисюра ухитрился найти, и совсем неплохое, весьма хлебосольное. Ловкий и хитрый приспособленец, он кому-то подошел, для кого-то оказался удобным и нужным. Какова же питательная среда для Мисюры? Ведь он не родился преступником. Каков его жизненный путь? Когда и при каких обстоятельствах этот путь стал зарастать ядовитыми сорняками?

— Николай Иванович, следствие по вашему делу поручено мне, — объявляет подполковник Харитоненко. — Давайте сразу выясним отношения. Судьбу вашу решит суд. В приговоре все будет взвешено. Случается, и при одинаковых преступлениях назначаются различные наказания. Судьи учтут, с чем вы пришли в вахманы, как после этого жили? Хотите или не хотите, мне это надо понять. Осмыслите свою жизнь — легче будет суду разобраться и определить наказание. Какое? Не знаю!

Понять, разобраться, покаяться! Старая песня, для дураков. Чем меньше доказательств, тем слаще поете. Пустые хлопоты, гражданин следователь! Это в мыслях, отвечает же прочувствованно:

— С чем пришел к фашистам малограмотный крестьянский парень из глухой деревушки? Со своим страхом, желанием выжить. И не я пришел к фашистам, они пришли к нам. Не надо меня убеждать каяться, покаянные слова дешево стоят. Я каялся все послевоенные годы делами. Вот так!

— Когда каются, приходят с повинной. Вы не пришли.

— Каждый по-своему кается. Я — честным трудом.

— Давайте, Николай Иванович, начнем не с конца, а с начала. Не возражаете?

— Мне скрывать нечего, в нашем роду не было помещиков и кулаков.

— Вот и прекрасно! Расскажите о родителях, детстве и юности, работе в колхозе и службе солдатской.

— Это мы можем, — обрадовался Мисюра: с этой стороны следователь его не укусит. — Моего отца, Ивана Григорьевича, каждый в Портянках помянет добрым словом: славился не богатством — лучший в районе печник, бондарь, плотник. Отцовские печи были самые жаркие, а отцовские бочки нарасхват раскупались на Сорочинской ярмарке. В колхоз вступил с первыми. Почему? Голод не гнал — любил работать для общества. От дедов так заведено у нас на Полтавщине.

— Это верно, сам полтавчанин, — улыбнулся прошлому Харитонепко.

«Оказался б с Харьковщины — и тогда бы стал земляком», — подумал Мисюра, но виду не показал, что не верит следователю:

— Это хорошо, земляк легче правде поверит. А мою правду проверить не трудно, есть в селе старики, расскажут, как Иван Григорьевич Мисюра вкалывал в колхозе с рассвета до позднего вечера. Если кому и складывал печи, то не за деньги, а по дружбе, как у нас принято. Вот такой был отец, и меня так учил. Я только четыре класса закончил, с ранних лет трудился в колхозе.

— Нужды не было. Почему бросили школу?

— Не по нужде, это точно. Поперек учебы стали семейное горе и отцовский характер. Мать померла, когда рожала; меня выхаживала жена старшего брата. Когда подрос, отец стал приучать к ремеслу. У отца только четыре класса, он решил, что и мне ни к чему дальше учиться в школе.

В тринадцать лет стал отцовским помощником, в четырнадцать — членом колхоза, в шестнадцать — мастером первой руки в плотницкой бригаде. Пришло время — призвали в солдаты, служил как положено, освобождал Бессарабию. Вот такая моя довоенная биография. Вас, конечно, интересует, как очутился у немцев? Началась война — сражался, как все. Плен — не моя вина. Окружение!

Записывает Харитоненко показания Мисюры, дотошно выясняет: «Кто работал с отцом? Кто с вами работал? С кем дружили? Кто тогда был вашим начальником? Перечислите солдат вашего отделения?» Записал, перешел к началу войны: «Где ваша часть приняла первый бой? Уточните путь отступления? Как оказались в окружении? Кто тогда вами командовал? Продолжались ли боевые действия? При каких обстоятельствах сдались в плен? Кто еще сдался?»