Наум Синдаловский - Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

Дотошные петербургские мистики вычислили «роковое число» для Николая II. Им стала цифра «17». 17 октября 1888 года произошло крушение императорского поезда и только чудом удалось избежать трагедии. 17 октября 1905 года царь обнародовал знаменитый Манифест о гражданских свободах и тем самым, по мнению большинства историков, подписал себе приговор. Роковым для династии стал 1917 год, в течение которого произошли сразу две революции. И, наконец, в ночь на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге по приказу ленинского правительства Николая II вместе с семьёй расстреляли. Думается, при этом читателю будет небезынтересно узнать об одном драматическом совпадении. В феврале 1917 года бывшая возлюбленная Николая II Матильда Кшесинская, потрясённая крушением монархии, которой она была искренне предана не только по родству, но и по убеждениям, покинула Петроград и поселилась во Франции. Там она пристрастилась к игре в рулетку. В память о печальных событиях 1917 года ставила только на цифру «17», за что во Франции её так и прозвали: «Мадам Дизсептьем» (dix sept — семнадцать).

Матильда Кшесинская

Манифест об отречении от престола Николай II подписал 2(15) марта 1917 года. Отрёкся в пользу, как сказано в Манифесте, «брата нашего Великого князя Михаила Александровича». Как мы уже знаем, юридически Михаил был царём всего несколько часов, пока сам не отказался от престола. Но и этих нескольких часов хватило, чтобы в революционном Петрограде заговорили о давнем пророчестве, что династия Романовых, начавшаяся с Михаила, Михаилом и закончится. Добавим мистическую подробность. Манифест об отречении Николай II подписал на железнодорожной станции с символическим названием «Дно».

Остаётся добавить, что за Николаем II закрепилось ещё одно прозвище: «Николай Последний». А много позже, уже в наше время, появились язвительные анекдоты. Один из них, который пародирует дежурные слова ритуальных новогодних президентских приветствий, появился накануне юбилейного в контексте нашего повествования 2017 года: Николай II обращается к своим приближённым с новогодним поздравлением: «Тяжёлым был прошедший 1916 год. Надеюсь, семнадцатый будет полегче». И второй анекдот: «Советское правительство посмертно наградило гражданина Романова Николая Александровича, бывшего царя Николая II, орденом Октябрьской революции за создание в стране революционной ситуации».

Ко дню отречения Николая II прошло уже трое суток, как в Петрограде началось вооружённое восстание. Внешним толчком к стихийному революционному взрыву послужило отсутствие хлеба в магазинах. В Петроград, о котором в воюющей и недоедающей огромной стране говорили: «На болоте, где хлеба не молотят, а белее нашего едят», вовремя не подвезли продовольствие. Строго говоря, для правительства это стало совершенной неожиданностью. По утверждению специалистов, в феврале 1917 года в России хлеба оставалось достаточно. Но железная дорога в то время была занята перевозкой войск, и с подвозом хлеба в столицу якобы, как полагают некоторые публицисты, просто не справилась.

Обычная российская неразбериха привела к массовым митингам. Чаще всего собирались у памятника Петру I на Сенатской площади.

На многих предприятиях начались стачки. Лозунгом первого дня революции стал клич: «На Невский!» 26 февраля беспорядки переросли во всеобщую забастовку, а затем и в вооружённое восстание, которое приветствовали не только все политические партии России, но и ряд членов Дома Романовых, включая великих князей.

В марте 1917 года взбунтовавшейся России вдруг показалось, что надо поставить наконец точку в многовековой истории царизма. Лютая ненависть к царскому режиму обрушилась на останки Григория Распутина, уже давно обезвреженного и похороненного. Оставалась опасность превращения его могилы в место паломничества сторонников монархии. Этого допустить было нельзя. В Царском Селе вскрыли могилу «Святого чёрта». Если верить городскому фольклору, после того как гроб с телом ненавистного старца извлекли, несколько суток по ночам над пустой ямой светился огненный столб.

Петроград. Зима 1917 года

В открытом гробу, «под свист и улюлюканье толпы», забальзамированный труп этого дьявола во плоти доставили в Петроград, провезли через весь город и сожгли возле Поклонной горы в огромном костре. Как зачарованная, смотрела многотысячная толпа на взметнувшиеся языки пламени. Вдруг, как рассказывает предание, очевидно, под воздействием огня, труп зашевелился, Распутин «сел в гробу, махнул рукой толпе и исчез в огненном вихре». Место это у подножия Поклонной горы с тех пор считается в народе нечистым.

Кровавая стихия огня бушевала и в революционном Петрограде. Когда стало окончательно ясно, что самодержавие уничтожено и возврата к прошлому не будет, революционеры всех мастей и оттенков начали планомерно истреблять секретные архивы охранных отделений, демонстрируя, как им казалось, всему миру классовую ненависть к символам государственного сыска и полицейской расправы. Громили и поджигали полицейские участки и тюрьмы, административные здания и суды. В городе ходили упорные слухи, что такое демонстративное проявление классовой непримиримости вовсе не случайно и связано с тем, что значительная часть революционеров числилась осведомителями или секретными сотрудниками царской охранки. Впоследствии их стали сокращённо называть сексотами, и эта позорная уничижительная кличка навеки закрепилась за всеми осведомителями всех времён и народов. За свою секретную службу осведомители регулярно получали свои сребреники, исправно расписываясь в платёжных ведомостях. Денежные документы могли стать опасным орудием как в руках конкурирующих партий, так и в случае возможного возврата к прошлому, что тоже, вероятно, не исключалось.

Литовский замок

В марте разъярённая толпа разгромила и сожгла старинный Литовский замок на берегу Крюкова канала. Это необычное для Петербурга романтичное здание построили в 1787 году. Его фасады украшали семь башен, отчего в народе он назывался «Семибашенным». В начале XIX века, когда в нем разместили так называемый Литовский мушкетёрский полк, замок окрестили «Литовским». С 1823 года его мрачные сырые помещения использовали в качестве следственной тюрьмы, которая благополучно просуществовала вплоть до Февральской революции 1917 года. Вместе с новым статусом замок приобрёл и новые прозвища: «Дядин дом», «Дядина дача», «Каменный мешок», «Петербургская Бастилия». Появились и соответствующие анекдоты. «Извозчик! К Литовскому замку». — «И обратно?» — «Можно и обратно». — «Ждать-то долго?» — «Шесть месяцев». Попал Литовский замок и в уголовные песни: