Наум Синдаловский - Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

Но вернёмся в 1917 год. Так или иначе, но раскол на красных и белых произошёл, и Гражданская война началась. Как сказано в той же «Большой Российской энциклопедии», это была не только война между гражданами одной страны, что более соответствовало бы понятию гражданской войны, но и «вооружённая борьба рабочих и крестьянской бедноты под руководством большевиков против внутренней и внешней контрреволюции». Напомним, что в Гражданской войне на стороне белых участвовали и страны Антанты.

О происхождении термина «белые» можно только догадываться и строить предположения. Известно, что во время октябрьских боёв в Москве отряды молодёжи, боровшейся против большевиков, в качестве опознавательных знаков носили белые нарукавные повязки. В отличие от большевистской «Красной гвардии», их называли «Белой гвардией». В свою очередь и этимология белых повязок имеет свою историю. Ещё во время Великой французской революции приверженцы монархии для выражения своих политических взглядов использовали белый цвет, считавшийся королевским цветом французской династии. С тех пор белый цвет стал традиционно использоваться в политических целях, в том числе и в России. Не забудем и того, что российский флаг содержит в себе три цвета, включая и белый, и красный. Не исключено, что и это могло повлиять на выбор одного из них для политической меты каждого из движений.

Но продолжим. В октябре 1919 года к Петрограду вплотную подошла армия генерала Н. Н. Юденича. Город ощетинился баррикадами. Создавалось народное ополчение. Фольклор того времени отличается героическим пафосом, основания для которого, безусловно, были: «Шёл Юденич полным ходом, да разгромлен был народом»; «Красный Питер бока Юденичу вытер»; «Наши бойцы-други разгромили Юденича в Луге»; «Бежал Юденич, ужасом объят, забыв про Петроград». Из уст в уста передавалась переделанная народом частушка, придуманная Маяковским:

Даже Зинаида Гиппиус, отличавшаяся, как известно, крайне отрицательным отношением к большевикам, уже будучи в эмиграции, вспоминала гордую петроградскую пословицу 1918–1920 годов: «Пока есть у нас наш Красный Петроград, мы есть и мы непобедимы».

Плакат времён Гражданской войны

Сохранился редкий образец совершенно исчезнувшего к тому времени жанра народной поэзии — раёшного стиха. Широко распространённый в русской народной поэзии XVII–XVIII веков, возрождённый в XIX веке «балаганными дедами» во время народных гуляний на Марсовом поле и Адмиралтейском лугу, он вдруг на мгновение всплыл на привалах Гражданской войны. Нетрудно представить, как во время короткого отдыха перед боем полковой балагур и затейник, потомок петербургских балаганных дедов раскручивал перед восторженными полуграмотными красноармейцами лубочные картинки, сопровождая их неторопливыми рифмованными строчками:

Руководителем обороны Петрограда от войск генерала Юденича в советской историографии считался председатель Петросовета Зиновьев, назначенный на эту должность практически сразу после революции, в декабре 1917 года, хотя на самом деле непосредственная заслуга в отражении удара этих войск принадлежала Льву Троцкому.

Григорий Евсеевич Зиновьев на открытии памятника Урицкому

Григорий Евсеевич Зиновьев — один из видных деятелей революционного движения России, несмотря на то что среди товарищей по партии он имел прозвище «Зиновьев-паника» и слыл человеком «жестоким, мстительным, но трусливым». В мае 1918 года, после переезда центральных партийных и советских органов из Петрограда в Москву, в РСФСР создано так называемое областное объединение Советов, или «Северная коммуна». В её состав вошли территории Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской, Архангельской, Северо-Двинской и Череповецкой губерний. Центр «Северной коммуны» находился в Петрограде, в штабе революции — Смольном. Председателем СНК Союза коммун Северной области, в просторечии — «Начальником Северной коммуны», назначили Зиновьева.

Настоящие имя и фамилия Зиновьева — Овсей-Герш Аронович Радомысльский. Григорий Евсеевич родился в Елисаветграде, в состоятельной семье владельца молочной фермы. Получил домашнее образование под руководством отца.

Подчинённым импонировала самостоятельность и независимость их начальника от Москвы. Однако в народе Зиновьев слыл обыкновенным чиновником, не лишённым партийного чванства и высокомерия. Многие хорошо помнили, каким «худым как жердь» приехал он из эмиграции и как «откормился и ожирел в голодные годы революции». В Петрограде в связи с этим обстоятельством он даже имел уничижительное прозвище: «Ромовая бабка». Сотрудница Коминтерна А. Куусинен в своей книге «Господь низвергает своих ангелов» вспоминает: «Личность Зиновьева особого уважения не вызывала, люди из ближайшего окружения его не любили. Он был честолюбив, хитёр, с людьми груб и неотёсан… Это был легкомысленный женолюб, он был уверен, что неотразим. К подчинённым был излишне требователен, с начальством — подхалим».

Зиновьев был личным другом Ленина, однако не раз оппонировал ему, не боясь откровенно высказываться против, как ему казалось, авантюрной политики партии большевиков. Так, в октябре 1917 года Зиновьев вместе с Каменевым резко выступил против курса большевиков на вооружённое восстание. А когда петроградские рабочие призвали в ответ на убийства М. С. Урицкого и В. Володарского, а также покушения на Ленина начать «красный террор», Зиновьев отказался. Зиновьев выступал против решения В. И. Ленина перенести столицу Советской России в Москву. Его не раз исключали из партии, но затем восстанавливали. Несколько раз он был осуждён как царским, так и советским режимом.

Фотографии арестованного Г. Зиновьева

В 1936 году Зиновьева репрессировали по сфабрикованному делу так называемого «Троцкистско-зиновьевского террористического центра» и приговорили к расстрелу. Его обвинили в измене делу партии большевиков и приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Говорят, вызванный на казнь, он потерял всякое самообладание и отчаянно взывал к Сталину, в которого продолжал фанатично верить. По воспоминаниям, «перед казнью униженно молил о пощаде, целовал сапоги своим палачам, а затем от страха вообще не смог идти». Но в последний момент, как об этом будто бы рассказывал самому Сталину один из сотрудников НКВД, присутствовавший при казни, Зиновьев воздел руки и произнёс еврейское традиционное молитвенное обращение: «Слушай, Израиль, наш Бог есть Бог единый».