Вольфганг Акунов - Гунны — страх и ужас всей Вселенной

Тем самым продлевая, может быть, на год-другой, существование обреченной на гибель империи.

Жертвой, на которую Аэций решил натравить гуннских «кентавров», стали упомянутые выше злополучные бургунды (вариант: бургундионы). В V в. это германское (по мнению большинства историков) племя обитало не в сегодняшней благодатной провинции Бургонь, славящейся, прежде всего, бургундскими винами. Жизнь германцев (да и не их одних) в ту пору была полна опасностей, а не веселья.

Немало всяческих опасностей и бед в своих странствиях по Европе пережили и бургунды. И, наверно, многие из них, помнивших родину, оставшуюся на берегах далекой Висклы-Вистулы, все еще тосковали по оставленной отчизне и мечтали вновь туда вернуться. Оттуда бургунды, по мнению современных историков, стали, под давлением других племен (возможно, балтских или же славянских) переселяться в двух направлениях – на юго-восток и на юго-запад.

То, что прежняя (хотя, возможно, не исконная) родина бургундов, имя которых у нас на слуху, прежде всего, в связи с легендарной «Песнью о Нибелунгах» и с воспоминаниями об исторической борьбе бургундов с гуннами, находилась действительно на берегах Вистулы-Висклы-Вислы, хорошо известно. Около 100 г. п. Р.Х. бургунды, переселившиеся на материк с теперешнего датского острова Борнхольм (Борнгольм), обитали на территории между нынешним польским Поморьем, бвышей германской Померанией, и западной частью современной немецкой федеральной земли Бранденбург. Около 159 г. п. Р.Х. автор геоцентрической картины мирозданья Клавдий Птолемей в своей фундаментальной «Географии» упоминал бургундов как восточных соседей другого германского племени – семнонов, обитающих на землях до Вистулы. 100 лет спустя бургунды по-прежнему населяли указанные Птолемеем земли, распространив свою зону обитания на отдельные области между нынешними Познанским воеводством, Бранденбургом и северо-западной Силезией.

Первая беда в жизни бургундов приключилась в 281 г., когда энергичный предводитель германского племени гепидов Фастида с боем проложил своему народу через бургундские земли путь на юго-восток. Он стремился овладеть римской провинцией Дакией (современной Румынией, в самом названии которой сохранилась память о ее былой принадлежности к «Романии» – Римской империи). Вместо того, чтобы пожелать гепидам доброго пути и радоваться их уходу, часть приведенных их нашествием в смятение и изгнанных из родных становищ бургундов также решила искать лучшей жизни на Юго-Востоке. Появление там бургундских мигрантов, вместе с другими скандинавскими выходцами – вандалами -, было засвидетельствовано около 281 г. Цель переселения была достигнута, но это не принесло ничего хорошего бургундам, почти поголовно истребленным в ходе вооруженных столкновений с вандалами и войсками римского императора Проба. Часть бургундов осталась дома. Путь на Запад этим домоседам некоторое время преграждали другие народы-переселенцы. Но, наконец, настал и их черед. И бургунды пустились в путь. Однако не на юго-восток, как их неудачливые соплеменники, слух о неудаче и уничтожении которых, надо думать, докатился и до Вистулы, а на юго-запад. Должно быть, темп переселения был достаточно высоким, поскольку всего через семь лет после уничтожения первой волны бургундских переселенцев на территории нынешней Трансильвании вторая волна бургундских вооруженных мигрантов докатилась до римской Галлии, лежавшей далеко на западе, на территории сегодняшней восточной Франции. Там бургунды оказались по соседству с крайне воинственным, германским же, племенем алеман(н)ов (предков современных баварцев, австрийцев, лихтенштейнцев и немецких швейцарцев). Переселившийся с Вислы народ не смог достичь с ними взаимопонимания. Поэтому бургунды, несмотря на близость территорий, столь привлекательных, в плане богатой добычи, были вынуждены откочевать на север. Дойдя до реки Мена (нынешнего Майна), бургундские скитальцы в 359 г. появились на берегах Рена (сегодняшнего Рейна). Там они нанялись на службу к западно-римскому императору Валентиниану I (364–375) в качестве вспомогательных войск для борьбы с алеманнами. Однако давняя мечта бургундов отомстить алеманнам за обиды не осуществилась. Планы августа Валентиниана I переменились. В отместку разъяренные бургунды убили всех заложников, данных им римлянами при заключении союзного договора, и стали крайне неприятными соседями для римских пограничных войск-лимитанеев.

Здесь нам представляется необходимым уделить, на общем фоне истории гуннов, немного внимания, так сказать, германскому мотиву в гуннской сульбе. Ибо, хотя на протяжении всей эпохи «Великого переселения народов» германцы вели самые кровопролитные битвы не с иноплеменниками, а с германцами же и терпели самые тяжелые поражения от германцев же, между бургундами и гуннами произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее, явно выпадающее из общего контекста событий в рамках «Великого переселения». Римляне, с которыми германцы на протяжении 400-летней истории взаимоотношений наконец-то научились так или иначе, договариваться, ладить, с которыми они научились сосуществовать, с которыми у них было достигнуто определенное взаимопонимание, нарушили этот действовавший уже так долго, хотя и неписаный, закон сосуществования, начав в V в. натравливать на германцев иные народы – аланов и гуннов, конных кочевников, воевавших иначе и имевших иные представления о воинской чести.

Война, ныне воспринимаемая общественным сознанием (маргиналы, помешанные на войне и не способные найти себе места в мирной жизни, не в счет) как величайшее зло и несчастье в жизни всякого народа, была чем-то настолько привычным для германцев, что они были готовы к войне постоянно. Поэтому римлянам очень скоро потребовалось не столько подавлять восстания германцев, сколько выступать в качестве арбитров или «миротворческих сил», доводивших до ума всегда готовым сцепиться друг с другом германским «драчунам», грубым, но зато понятным этим «забиякам» языком оружия, необходимость вложить мечи в ножны и возвратиться на территории, отведенные им римлянами для проживания. Подобное «вразумление», или «укрощение строптивых» редко обходилось без кровопролития. Но, даже если бы римлянам пришло в голову столь практическое изобретение, как «голубые каски ООН», вряд ли какой-нибудь вандальский «отморозок», охваченный типичным для древних германцев священным боевым неистовством («вут», «вуот» – «одержимость Одином-Вуотаном»), стал обращать внимание на цвет каски того, кто вздумал бы призвать его к порядку.

Германцы, хоть и нехотя, признали все-таки, со временем, за римлянами эту роль «арбитров». Потому что, пусть и не сразу, постепенно осознали ее полезность и для самих германцев. К тому же ни одно германское племя не могло быть уверено в том, что будет всегда побеждать. А для побежденных, естественно, очень важно было знать, что римские «легионеры-миротворцы» подоспеют вовремя, до того, как побежденное племя германцев будет вырезано поголовно, включая женщин и детей, другим, победоносным, племенем германцев, и не дадут свершиться геноциду. Приняв на себя «миротворческую функцию», римляне хотя бы частично искупали свою вину за кровавые деяния своих полководцев Гая Мария и Флавия Стилихона, безжалостно и поголовно истребивших многочисленные племена мигрантов преимущественно германского происхождения в битвах при Аквах Секстиевых и Фезулах (о чем упоминалось выше).