Майкл Ко - Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации

Рафинеск родился в семье француза и немки в турецкой Галате – городе, что отделялся проливом Золотой Рог от Константинополя. Он рано проявил себя как знаток классических языков и натуралист. В 1802 году Рафинеск приехал в Соединенные Штаты и в 1805 году вернулся в Европу с целой ботанической коллекцией. Следующие десять лет он провел на Сицилии, изучая средиземноморских рыб и моллюсков; его вклад в эту область естествознания весьма значителен. Затем он вернулся в Соединенные Штаты, где и провел остаток жизни. Умер в Филадельфии, бедняком, настолько увязшим в долгах, что арендодатель пытался продать его труп медицинскому училищу, чтобы погасить арендную плату.

С наивным энтузиазмом, который был свойствен и юным Соединенным Штатам, Рафинеск пробовал свои силы во всем. Вот его собственная оценка себя:

«Универсальность талантов и профессий не редкость в Америке; но те, которые я проявил… могут показаться превосходящими все разумные границы; и все же положительным фактом является то, что я был и ботаником, и натуралистом, и геологом, и географом, и историком, и поэтом, и философом, и филологом, и экономистом, и филантропом… По профессии я путешественник, торговец, промышленник, коллекционер, изобретатель, профессор, учитель, геодезист, чертежник, архитектор, инженер, пульмонолог, автор, редактор, книготорговец, секретарь библиотеки… и с трудом могу представите, кем я еще смогу стать».

Мошенник? Так думают некоторые мои коллеги-антропологи и отказываются считать подлинным открытый Рафинеском «Валам-Олум» – историю творения мира и миграций североамериканских индейцев делаваров, которую, как Рафинеск утверждал, он скопировал с оригинальных племенных записей на бересте [20]. Но не так думают те, кто знает его зоологические и ботанические работы: Рафинеск открыл и описал множество новых видов живых организмов и додумался до дарвиновской теории эволюции задолго до дарвиновского «Происхождения видов».

Именно Джорджу Стюарту, археологическому редактору «National Geographic», мы обязаны признанием новаторства Рафинеска в дешифровке письменности майя. И, в отличие от мюнхаузеновских фантазий Вальдека, работа Рафинеска заслуживает серьезного внимания.

Но сначала рассмотрим данные, которые были доступны Рафинеску с 1827 года, когда он отправил письмо в газету «Saturday Evening Post», и до 1832 года, когда он уже глубоко интересовался этим вопросом.

Единственной относительно достоверной публикацией монументальных надписей майя, были рисунки Альмендариса в отчете дель Рио 1822 года, переработанные Вальдеком. Если взглянуть внимательнее на их версию рельефа на панели Храма Креста из Паленке и сравнить ее с современным изображением, можно увидеть, насколько неудачна версия Альмендариса. Во-первых, иероглифы в вертикальных столбцах по обеим сторонам сцены выбраны случайным образом и в произвольном порядке из гораздо более пространного текста. Во-вторых, они так по-детски и небрежно нарисованы, что даже сегодня нужна немалая интуиция, чтобы угадать, как могли выглядеть оригиналы. По такого рода публикациям и гений не смог бы добиться значительных успехов в дешифровке, даже Шампольон, современник Рафинеска.

Сравним эту печальную ситуацию с тем, что было доступно Шампольону к 1822 году, когда он написал свое знаменитое «Письмо господину Дасье». С 1809 года французская научная группа, сопровождавшая Наполеона в Египте, начала публиковать масштабное «Описание Египта» с превосходными и точными иллюстрациями, незаменимыми для молодого дешифровщика. Ничего подобного не появилось в области исследований майя до конца века. Даже гравюры Кирхера, изображающие египетские обелиски Рима, превосходили тот жалкий объем информации по майя, что был доступен Рафинеску.

С Дрезденским кодексом дела обстояли ненамного лучше. Рафинеску были известны иллюстрации пяти страниц кодекса в атласе Гумбольдта, и это дало ему некоторые идеи, но, вероятно, он не был знаком с полной версией рукописи в издании Кингсборо.

Первопроходец в деле платных публикаций, Рафинеск имел собственное периодическое издание «Атлантический журнал и Друг знания», которое заполнял статьями собственного сочинения по всем областям науки. Его «Первое письмо мистеру Шампольону», где Рафинеск делился своими идеями о письменности майя, появилось в 1832 году в самом первом выпуске журнала, а в следующем выпуске читатели могли найти его «Второе письмо»; он намеревался написать и третье, но известие о смерти Шампольона помешало этому [21]. Сам факт, что Рафинеск знал о великих египтологических достижениях, свершавшихся по другую сторону Атлантики, и одобрял их, несмотря на то, что они были еще не общепризнаны научным миром, доказывает, что он вовсе не был обросшим мхом консерватором. И именно то, о чем он писал во «Втором письме», современные майянисты и считают просто поразительным для того времени.

Прежде всего Рафинеск охарактеризовал иероглифы Отулума (Паленке), проиллюстрированные в отчете дель Рио, как совершенно новый вид письменности, в корне отличающейся от той, что была известна по мексиканским (то есть не майяским) рукописям, и затем перешел к следующим выводам:

«Помимо этого монументального алфавита, у той же нации, что построила Отулум, был демотический алфавит, принадлежащий моей 8-й серии, который был найден в Гватимале [61] У Рафинеска именно такое написание. и на Юкатане во время испанского завоевания. Его образчик был приведен Гумбольдтом в его “Aмериканских исследованиях” (иллюстрация 45) из Дрезденской библиотеки и считался гватимальским, а не мексиканским, поскольку совершенно не похож на мексиканские рисуночные манускрипты. Эта страница демотической [рукописи] содержит буквы и цифры, представленные штрихами, обозначающими 5, и точками, обозначающими единицы, так как число точек никогда не превышают 4. Это очень похоже на монументальные цифры.

Слова гораздо менее красивы, чем монументальные иероглифы; они выглядят как неуклюжие символы в рядах, образованных неправильными волнистыми толстыми линями, содержащими внутри почти такие же буквы, что и на монументах, [начертанные] тонкими линиями. Вполне возможно дешифровать некоторые из этих рукописей на бумаге метль, поскольку они написаны на языках, на которых говорят до сих пор, и эта письменность была вполне известна в Центральной Америке еще 200 лет назад. Если это будет сделано, это будет лучшим ключом к монументальным надписям» [22].

Снимаю перед Рафинеском шляпу. Вот чего он достиг, используя лишь отрывочные и малообещающие данные:

1) он разглядел, что надписи Паленке и иероглифы Дрезденского кодекса представляют одну и ту же письменность;